Повесть о страданиях Гаврилы Масленникова - [7]

Застонал Гаврила от бессилия. Начал по земле кататься в бессильной злобе да персидский ковер грызть.

Подбежали тут слуги проворныенегры всех цветов радуги-, подхватили, отнесли к Петру Митрофанову. Обрадовался ему Петр как родному. Велел веревки развязать, рядом посадил.

— Слышал я о тебе много хорошего, Гаврила Масленников и рад нашей встрече несказанно. Зачем пришел ты ко мне?

Объяснил Гаврила со всевозможным вежеством, что попал во дворец случайно — не было у него намерения тревожить Великого Человеконенавистника.

— А иду я в замок Ко, совершать подвиг.

— Плюнь на него — советует ему Петр Митрофанов — Ты своими подвигами себе только грыжу наживешь. Иди-ка ты лучше ко мне в гвардию. Я тебе жалование положу, а ты будешь моих соседей разорять. Эвон у меня их сколько.

Показал ему Петр на стену, а там надпись: Враги престола. А под ней поименно все окрестные царские фамилии выписаны и портреты висят, чтобы, упаси Бог, не проглядеть, кого либо в горячке и не спутать. Походил Гаврила вдоль стены, почитал подписи, видит народу набирается порядочно.

Человек 600.

— Ай да сволочь — думает Гаврила с некоторой, впрочем, долей восхищенияДа тут работы года на три..-, но говорить ни чего не говорит, так как запахов еще ощущать не может.

— Так как? — спрашивает Петр, — Подумать надо — степенно отвечает Гаврила — Дело не шутейное. Поворот в судьбе.

Обрадовался Петр Митрофанов, обниматься полез.

— Думай — говорит — да отдохни с дороги.

Схитрил тут Гаврила.

— Занедужил я, Ваше величество.

Прислал бы ты ко мне какого ни наесть лекаря.

Тут огорчение наползло на лицо Петра Митрофанова.

— Нет у меня лекаря. Помер наверное.

— Как так? — удивился Гаврила — без лекарей нынче нельзя.

— Извини уж, брат, пытать я его отдал.

Угостил он Гаврилу кубком вина заморского и повел пыточные камеры да тюрьму показывать. Идет Гаврила носом хлюпает, а по сторонам поглядывает, все примечает. Где стража стоит, где места потаенные имеются, где проходы в другие помещения.

Весь дворец обошли они. Все камеры и пыточные стенды осмотрели, а напоследок подарил ему Петр Митрофанов набор пыточных инструментов золотых да серебряных, с каменьями самоцветными. Принял Гаврила этот знак внимания и в похвалах придворным умельцам рассыпался. И действительно, с такой любовью и умением были они изготовлены, что пытаемые (особенно из интеллигенции) получали такое эстетическое удовольствие, что боли почти и не чувствовали.

Спрятал Гаврила инструмент за пазуху. Тут гонги ударили, поднялся шум во дворце — оказалось, обед наступил.

Посадил Петр Митрофанов Гаврила за свой стол. Прибежали слуги резвые, стали напитки да заедки предлагать.

Едят они, разговаривают. Гаврила все на спиртное налегает, лечится и рассказывает хозяину о своих подвигах. Еще пуще захотелось Петру Митрофанову оставить у себя славного героя. Начал он его уговаривать, чтоб остался, а Гаврила ни в какую. Охмелел он от горячительных напитков, осторожность потерял. Ругаться стал, и до того разошелся, что прилюдно Петра Митрофанова сволочью международного масштаба обозвал. От таких слов Петр даже чувств лишился. А когда очнулся, только глазом мигнул. Подхватили славного Гаврилу за руки, по голове крепко вдарили, да выволокли из-за стола.

— Запереть! Стеречь пуще глаза!

Потеть не давать! — закричал вслед Петр Митрофанов.

— Есть! — дружно откликнулись заплечных дел мастера и подмастерья.

А мудрецам своим приказал Петр придумать самую страшную муку.

— Такую страшную, чтоб мне его самому жалко стало!

Разошлись все по своим делам — мудрецы пытку придумывать, а Митрофанов — в гарем. Там его ждала Звезда Востока — Несравненная Гюльчатай. Рассказал он ей о своей обиде и не утаил, что нанес ее Гаврила.

— Что же ты сделаешь с ним? — спросила Звезда Востока.

— Обещали мне завтра новую пытку… — неопределенно сказал Петр.

Дрогнуло сердце Гюльчатай.

Много слышала она о Гавриле, ибо имя его гремело по всему свету и многие женщины мечтали прижать его голову к своей груди. Помнила она имена десятков принцесс, освобожденных Гаврилой, но которые так и не смогли пленить его сурового сердца.

— Нет — сказала себе Гюльчатай — Этому не бывать!:

:Очнулся Гаврила глубокой ночью. В голове гремело так, словно тысячи медников клепали там свои котелки.

Гаврила поежился. Вокруг было сыро.

Оглядевшись, он понял, что дело его плохо. Пожалуй, хуже, чем когда-либо.

Вспотеть тут было невозможно. Шаг в длину, шаг в ширину, сырая и холодная как склеп, темница навевала мысли о безвременной насильственной смерти. Герой еще раз осмотрелся. Вспотеть естественным путем он не мог мешали температура и влажность.

Бегать до пота не позволяли размеры камеры. Приседать — тоже. Колени упирались в стену. Было похоже, что стоит он в колодце. Высоко над ним, большое, словно луна в полнолуние, виднелось колодезное жерло, зарешеченное железными прутьями.

Вверху оно расширялось. Не вылезти — подумал Гаврила.

Он ощупал руками стены и нашел дверь. Едва заметной выпуклостью она выдавалась внутрь. Это был единственный реальный выход наружу.

Гаврила обстучал ее ногой. Звук был тупой, плотный. Похоже, что с другой стороны дверь была заложена кирпичами. Не смотря на столь критическое положение, он усмехнулся: вряд ли кого охраняли бы с такой тщательностью.