Повесть о школяре Иве - [81]
Он ударил кулаком по стрлу так, что монах в испуге вскочил.
— Я знаю, где искать этих мерзавцев!!
Опять удар кулака, но мимо края стола, отчего рыцарь Жоффруа сам чуть было не повалился на пол. Брат Гильберт счел нужным скрестить руки на груди и, отвесив низкий поклон, удалиться из палатки.
— Куда же вы! — кричал ему вдогонку рыцарь. — Вы не допили своей кружки!
Оглядевшись осовелыми красными глазами кругом, он допил оставленное монахом вино и крикнул:
— Оэ! Кто там? — И вбежавшему слуге сказал, икая: — Посла… разыска… Драка–Жовосека, тьфу! Жака–дровосека, чтоб завтра ко мне! Не найдут — повешу!!
Слуга убежал.
Рыцарь Жоффруа снова занес кулак, чтобы ударить по столу, но остановил руку над головой, потом тихо опустил кулак на стол. Веки его слипались. Голова упала на кулак. Рыцарь заснул.
К вечеру следующего дня был приведен Жак–дровосек. Рыцарь Жоффруа приказал дозорщику у палатки никого к нему не пропускать. Усадил дровосека на скамью и даже налил ему кружку вина, не забыв, конечно, и себя, и дружески похлопал Жака по плечу:
— Пей, пей, не бойся. Ну, как там у меня в лесу, всё хорошо?
— Чему там плохому быть, добрый сир? Птицы да звери.
— А может быть, иногда и люди попадаются? А?
— Это вы, сир, о порубщиках беспокоитесь? Какие там порубщики во время войны!
— Почему порубщики? Не встречал ли ты беглых?
— Нет, сир, не приходилось.
— Говорят, их в лесах полным–полно.
— Может, где‑нибудь и есть, не знаю.
— Вот, например, в орлеанском. Ты там бывал?
— Приходилось. Давно.
— Дороги там знаешь?
— Там дорог нет, одни тропинки. Глушь страсть какая! Рыси да дикие кошки.
Рыцарь Жоффруа насупил брови и исподлобья в упор смотрел на дровосека:
— А вот мне достоверно известно, что там, в ближайшей отсюда части, есть люди — беглые вилланы, и немало их.
Ни одна жилка не дрогнула на лице дровосека, — Не знаю, сир, что вам и ответить: сказать, что там нет людей, — значит обвинить кого‑то во лжи, сказать, что есть, — значит самому соврать, потому что, когда я был в орлеанском лесу, там никого не видал. Мой долг, сир, предупредить вас, что не знающий тех тропинок может заблудиться и не выбраться оттуда и попадет в лапы рыси или кошки, а ночью там всякого зверья великое множество.
— Ну ладно, вот что, — перебил рыцарь. — Возьмешься ли ты провести в этот лес меня с моими людьми? Не беспокойся, для зверья у нас запасено оружие. Попробуем поискать и вернемся обратно, а тебе за это я отсыплю две пригоршни серебра. Согласен?
— Как я вам уже сказал, был я там давно На свою память рассчитывать не могу. Стар я стал. Люди добрые говорят, что мне скоро двести лет стукнет. Все может быть, не знаю. Ежели вы, добрый сир, обождать можете, я раздобуду одного человека — он там все тропинки знает. Надобно мне для этого дня три. А насчет денег не извольте беспокоиться, я и на одну пригоршню согласен. Куда мне, старику лесному, серебро?
— Ну что ж, давай человека. Да нельзя ли поскорей?
— Для вас, сир, постараюсь. — Дровосек встал и отвесил поклон: — Благодарю за почет! — и повернулся уходить.
Рыцарь Жоффруа встал и пошел рядом, похлопывая его по плечу:
— Смотри, к зиме чтоб дровишки мне были, да получше.
— Сами знаете, сир, Жак–дровосек плохих дров для таких сеньоров, как вы, не готовит. Бывало, привезешь вашему отцу в замок дров. Они выйдут, щелкнут пальцем по полену: «Звенит?» говорят. «Звенит», отвечаю. Они к депансье обернутся: «Выдай‑ка Жаку золотой». Да упокоит их господь в своих райских кущах!
Рыцарь Жоффруа опустил голову и, осеняя себя крестным знамением, пробормотал:
— Amen.
Нуаро ждал своего хозяина у входа в палатку и бросился к нему, виляя хвостом и радостно повизгивая.
— Заждался! — сказал Жак, поглаживая собаку по голове. — Ну, идем скорей!
Нуаро всё сразу понял, помчался вперед, остановился, обернулся, ожидая хозяина. Когда тот подошел, Нуаро снова умчался вперед. Он безуспешно гонялся, лишь бы гоняться, за стрижами, скользящими в бешеном лёте над самой дорогой.
Жак шел в орлеанский лес. Шел и думал, как бы помешать рыцарю де Мории исполнить его замысел разыскать вилланов в орлеанском лесу. И не только помешать, но и проучить этого мерзкого человека так, чтоб он носа своего не совал больше в лес, ни в орлеанский, ни в какой другой. Заночевав в поле, Жак к полдню следующего дня пришел в лесной лагерь.
Как всегда, приход Жака–дровосека был радостен для вилланов.
Тотчас же все толпой окружили его, ожидая новостей, рассказов, а главное, добрых советов. На этот раз, однако, Жак заявил, что он намерен говорить только с некоторыми по весьма важному и пока тайному делу. Пусть выберут человек шесть. Так и сделали, и в число избранных, конечно, попали и Ив, и Проспер, и Сюзанна.
— Вот хорошо, что выбрали эту девушку! — сказал Жак. — Она нам может очень помочь в нашем деле.
Вилланы сказали, что ценят Сюзанну за ее храбрость и сметливость и любят за заботливость и доброту. Когда вилланы начали расхваливать Ива и Проспера, описывая их смелость, умение распоряжаться людьми во время походов, Ив запротестовал, сказал, что вовсе не так: не одни они с Проспером смелые и умелые, а каждый из их товарищей, когда надо, и смел и умел, как не раз было доказано на деле, и что за ним, и за Проспером, и за каждым числятся и ошибки и проступки.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.