Повесть о школяре Иве - [58]

Она угадала. Рыцарь Жоффруа вошел, тяжело дыша. Сразу заговорить не мог. Отдуваясь, сел. Агнесса д’Орбильи подошла, заботливо положила руку ему на плечо и участливо смотрела на одутловатое лицо, мокрое от пота, на скомканную бороду. Отдышавшись, рыцарь Жоффруа вытер лоб рукой. Хозяйка замка распорядилась принести вина.

С причмокиванием отхлебывая испанское, рыцарь Жоффруа поспешил радостно сообщить, что им наконец найден повод к объявлению войны дю Крюзье. Всем известны основные правила турниров и поединков. Одно из них не допускает ранения коня. Помнит ли благородная дама, что во время поединка кони де ла Тура и дю Крюзье грызли друг другу шею? Помнит. А изволила ли она заметить, чей конь укусил первым? Нет? Конь дю Крюзье! Тут рыцарь Жоффруа отхлебнул вина, со стуком поставил кубок на стол, поднес волосатый палец к лицу дамы и погрозил им. Кто знает, не был ли конь заранее приучен кусаться? Но не в этом главное. Рыцарь снова отхлебнул вина, насупил лохматые брови и продолжал таинственным шепотом:

— Судья. По–чет–ный судья, который вынес решение, не соизволил обратить на это никакого внимания. Народ кричал, требовал справедливости. Вы ведь слышали, что кричал народ, а он не слышал. А знает ли, благородная дама, что этот человек в близком родстве с дю Крюзье? Вся толпа видела, а он не видел, он, по–чет–ный судья! На видел потому, что он род–ствен–ник дю Крюзье. А, каково?!

— Но рана была нанесена не оружием, — заметила Агнесса д’Орбильи.

— Вы не прислушались к моим словам. В правилах сказано: «Не допускается ранение коня». И все. А чем, не указано. Значит, чем бы то ни было. И справедливо! Не правда ли?

— Как будто так. Но теперь я скажу: и не в этом главное. Главное в том, что, хорош ли повод или нехорош, мы можем начать войну, только испросив дозволения короля, а он друг дю Крюзье.

Рыцарь Жоффруа громко расхохотался:

— Ха–ха–ха! Король! Да Людовик Толстый всегда воюет за спиной у кого‑нибудь, лишь бы поживиться и увеличить свой домен за счет побежденного. Война между баронами ему только выгодна. А на дю Крюзье ему наплевать, как и на всех остальных. О! Король умеет урвать себе лакомый кусок!..

Рыцарь Жоффруа говорил еще и еще, пыхтел, отдувался, пил вино. Его белесые глаза налились кровью, как всегда, когда он говорил о короле, которого ненавидел. Злые глаза Агнессы д’Орбильи горели. Она впилась ими в говорившего и доверчиво дотронулась до его руки. Значит, он уверен, что король не помеха их планам и можно отомстить дю Крюзье? Ее щеки пылали, Наконец‑то! Что ей рыцарь Ожье де ла Тур? Его не вернуть. А вот Черный Рыцарь и его дама сердца торжествуют победу, принимают почести! Вот гады, которых надо во что бы то ни стало разорить, унизить, уничтожить! О, она придумает для них пытки, какие еще не видывали подземелья замка д'Орбильи.

Долго в этот день оставался рыцарь Жоффруа в замке, обсуждая дальнейшие меры, необходимые для приготовления к войне: какие и сколько отрядов должны быть собраны; сколько потребуется на это средств; кто будет их собирать и хранить (он может эго взять на себя). Скоро осень, за ней зима — ненастье, холод, грязь. Ну что ж, вот за это время и подготовить все. Излишняя торопливость тоже может преждевременно выдать замысел. А начинать весной, но не раньше апреля: ранней весной завязнут в грязи и люди и обозы. Но надо соблюдать тайну. Пожалуй, собираться так часто здесь, в замке, не следует. Времени не терять и тотчас приниматься за сколачивание отрядов и сбор оружия.

— Об оружии я позабочусь, — сказал рыцарь Жоффруа. — У меня есть в Париже один оружейник, верный человек. И отлично смастерит, и доставит так, что сам дьявол не заметит. Я с ним не раз имел дело. Честнейший парень!

— И тайна. Строжайшая тайна. За нарушение ее — смерть! — заключила Агнесса д’Орбильи разговор, длившийся до самого вечера.

В этот день рыцарю Жоффруа (что рыцарю — даже его оруженосцу) были предложены лучшие кушанья и лучшие вина. На прощание ему был подарен кошель, туго набитый золотыми денье.

Агнесса д’Орбильи была довольна: по–видимому, все задуманное начинает налаживаться. Но она не столь легкомысленна, чтобы предаться беспечной радости. Надо еще многое обдумать, рассчитать, уберечь себя от возможных оплошностей. И тут же подумала: «Рыцари, король — это еще не все. А клирики? А «Божий мир»?[92] Вот они с Жоффруа и упустили это из виду! Разве это не непростительная оплошность, которую надо немедленно исправить? И гонец Агнессы д’Орбильи поскакал в город во дворец епископа.

А пока что владелица замка окружила себя гадальщицами, слывшими по деревням колдуньями; одна разгадывала сны, другая гадала по крику петуха и совы, по полету вороны. Часто беседовала наедине со своим капелланом И духовником[93], отцом Гильбертом, расспрашивала про епископа, про его жизнь и привычки. Верная дочь церкви, она привержена ее служителям…

Летят на юг стаи перелетных птиц. Все чаще слышно завывание ветра в каминах. Холодом тянет из окон. Выйдешь на стену, охватит пронизывающей сыростью. Холмы, леса — все окрест утонуло в непроницаемом белесам тумане. Моросит дождь. Наступили темные, осенние дни.