Повесть о школяре Иве - [10]

Ну как же после всего этого не привязаться к горбатенькой Урсуле, как к родной матери!

Просыпаясь ночью в полной тьме, когда камин и факел потухали и в каминной трубе заунывно подвывал ветер, Эрменегильда робко прислушивалась и, уловив спокойное дыхание спящей на коврике у ее кровати Урсулы, успокоенная, засыпала вновь.

Летом в комнате становилось душно, несмотря на то что окно было прорублено ниже и было шире, чем окна в других зданиях замка. Закрытый со всех сторон высокими стенами и выложенный каменными плитами двор без единого дерева накалялся палящим солнцем. В окно были видны высокая серая главная башня, окруженная такой же серой зубчатой стеной и глубоким рвом, вход в етене высоко над землей, куда проходили по лестнице, убиравшейся вверк. пристроенные к стенам двора амбары и погреба, клетки с медведями для травли, птичник, личная капелла барона, кухня, похожая на колокол с высокой четырехугольной трубой, и конюшня с боевыми, охотничьими и верховыми для путешествий или прогулок лошадьми владельца замка и высших придворных. Были видны стена, отделяющая верхний двор от нижнего, и за ней — верхушки башен главных ворот и крыша замковой церкви. Душно было в этой глубокой каменной коробке и смрадно от загнивавшей во рву дождевой воды и стекавших туда нечистот из медвежьей клетки и кучи навоза, сложенной у конюшни, от запаха птичника.

Эрменегильда жадно вглядывалась в голубизну неба, в плывущие в ней облака, то белые, то розовые, то синие, изумлялась головокружительному полету ласточек, проносившихся совсем низко, с удовольствием прислушивалась к обыденной перекличке петуха с петухом нижнего двора, к воркованью голубей, к шуму омывающего двор благодатного дождя. В час заката любила смотреть, как постепенно потухает отсвет солнца на верхушке главной башни, как синие сумерки обволакивают замок. И всегда, в каждый час дня, душа ее рвалась из этой каменной темницы к полям, к лесам, к цветам, к реке, под широкое небо, в простор жизни, привольной и прекрасной, созданной ее воображением.

Отторженная заботами отца и кормилицы от истинной жизни замка, от людей, населявших его нижний двор, Эрменегильда и не подозревала об их горькой подневольной участи, об ужасах замкового застенка и тюрьмы. Не знала она и о полушутовской роли, какую играл ее отец при владельце замка.

Самого барона она видела всего несколько раз из окна своей комнаты, когда он, окруженный придворными, гарцевал на коне в охотничьем плаще или в боевых доспехах. Он казался ей красивым и Мужественным, похожим на рыцарей из сказок Урсулы. О настоящем рыцаре Ожье она ничего не знала…

Под однообразный звон арфы и тихий, нараспев говорок жонглера Урсула задремала. Веретено лежало на полу, а голова кормилицы прислонилась к кудели, белая повязка съехала на сторону, и седые волосы смешались с седыми волокнами льна.

Госелен на этот раз напевал канцону, приписав себе ее сочинение. Вообще в этот день он был в хорошем расположении духа и, как всегда в таких случаях, был склонен к преувеличению своих достоинств.

…Не уклоняйте сердца своего

Вы от меня, служителя его…

Он поднялся с колена, на котором стоял перед Эрменегильдой, и отвесил ей поклон.

— Это очень красиво! — сказала Эрменегильда. — Кто научил тебя этому?

— Деревья, луга, цветы, пенье птиц!

Такой ответ был тоже чужим — он принадлежал одному известному трубадуру.

— Нам не нужны ни наставники, ни грамота. На то мы и жонглеры, чтобы обходиться без них Мы строим, выковываем стихи (тоже чужие слова!) и умеем приятно рифмовать, как мы умеем вертеть бубен, играть на кастаньетах. Мы умеем все, что может служить услаждению слуха или забаве таких благородных дам, как вы, госпожа. Мы спутники рыцарей!

— Все‑таки очень жаль, что ты неграмотный: я так хотела бы научиться читать и писать! Наш капеллан брат Кандид тоже неграмотный.

Госелен, сдвинув брови, наморщил лоб:

— Постойте, постойте! Я, кажется, могу, госпожа, услужить вам. Я знаю такого человека здесь, в замке.

— Здесь? В замке?! — воскликнула Эрменегильда. — Скажи скорей, где он? Приведи его ко мне! — Она встала и протянула руку Госелену.

Урсула проснулась и удивленно мигала слипающимися веками:

— Кого ты задумала звать, дитя мое?

— Подожди, Урсула, подожди! Говори же, Госелен, говори!

— Это мой друг, школяр Ив Он вместе со мной пришел сюда. Мы вместе идем в Париж. Он остался на нижнем дворе. Он обучался грамоте и прекрасно умеет читать. А кроме того, у Ива с собой есть книга, он может прочесть вам оттуда, что вы пожелаете, перевести, показать вам буквы и научить вас их писать и складывать. Книга презабавная!

Последнее Госелен прибавил ради красного словца, так как понятия не имел, какого рода эта книга. Он только нащупал ее в мешке школяра.

— Ваш отец знает моего друга, и, если вы хорошенько попросите, сир Рамбер несомненно разрешит вам призвать его сюда Оказав эту честь моему другу, вы осчастливите, госпожа, нас обоих.

Тут Госелен постарался отвесить один из тех особенно изящных поклонов, какими он обычно заканчивал свои выступления перед знатными слушателями.

Эрменегильда захлопала в ладоши, подбежала к кормилице, обняла ее и чмокнула в щеку: