Повесть о Роскошной и Манящей Равнине - [87]

– Истинно, сосед мой, ты был прав. Теперь, когда Королева облачена должным образом – в белый аксамит, усыпанный жемчугами, – и корона легла на ее голову, вижу я, что чрезвычайно хороша она… и, быть может, немногим уступит государю.

Рек второй:

– Для меня она осталась прежней, как и в своем простом белом платье, только чистая и милая плоть ее заставляет так играть жемчуга на торжественном облачении… святостью тела ее освящается богатый наряд. Истинно открою тебе, что, когда прошла она мимо, показалось мне, что это рай нисшел к нам в город и воздух уже благоухает им. Посему вознесу я хвалу Богу и Святым Его, приведшим ее жить среди нас.

Первый сказал:

– Во всем прав ты; только ведомо ли тебе откуда она и какого рода?

– Нет, – отозвался другой, – не знаю я этого. Но вот в чем уверен я: когда ведет она, тот, кто следует за нею, не ошибется. И вновь скажу, не знаю я происхождения Королевы, только потомки ее до двадцатого поколения будут хранить и благословлять ее память… и прославится имя ее меньше, чем имя одной только Матери Божьей.

Так говорили они, но Король с Королевой вернулись назад во дворец и вместе со всеми лордами сели за пир, и долго длился он во всей славе, пока не прошла добрая доля ночи и все не поспешили в постель.

Глава XXXVI. О Вальтере и Деве во дни их королевства

Долго шел пир, но потом по королевской воле прислужницы проводили Деву в опочивальню. Тут Король встретил ее, взял за плечи и поцеловал, а после молвил:

– Не устала ли ты, любимая? Не утомляет ли тебя город, эти толпы… внимательные глаза великих мужей, как утомляют они меня?

Она ответила:

– Где же теперь этот город? Сейчас мы с тобой словно в глуши… вдвоем, ты и я.

Он пылко глянул на Деву, и она залилась темным румянцем, только в глазах светился ласковый свет.

Трепетным и ласковым голосом он спросил:

– Разве здесь не лучше, чем в глуши, хотя бы в одном? Ведь страх сгинул, правда?

Тут темный румянец оставил щеки Девы, и она поглядела на Вальтера с особою лаской, ответив чистым голосом:

– Да, так и есть, мой любимый.

А после расстегнула пояс, лежавший на чреслах ее, и сняла и подала Вальтеру со словами:

– Вот и знак… девичий пояс, не нужный женщине.

И он принял пояс, а вместе с ним и ее руку и заключил свою Королеву в объятья. А после – в любви, безопасности и надежде – они вспоминали время, когда шли как по лезвию бритвы между ложью, горем и смертью, и тем слаще становилась для них эта память. О многом поведала она ему до рассвета – об ушедших злых днях, о том, как обходилась с нею хозяйка, – пока серый сумрак не вполз через окна, открывая ее красоту. И была она еще более прекрасна, чем даже заподозрить мог тот человек из толпы, который сердцем возлюбил свою Королеву. После же отдали они радости и часть утра.

Но когда настал день, Вальтер поднялся и созвал своих танов и мудрецов на совет. Первым делом велел он отворить тюремные двери, накормить нуждающихся и одеть их, чтобы радовались все – знатные и простые, бедные и богатые. Потом занялись они многими делами, и все дивились мудрости Короля и остроте ума его… Впрочем, вышло так, что кое-кто не был этим вполне доволен, потому что воле их приходилось во всем отступать перед Вальтером. Однако же самые мудрые были счастливы и ждали уже только добрых дней при таком владыке.

Но о дальнейших делах его, радостях и горестях повесть умалчивает, как и о том, как Вальтер вновь посетил Лангтон и что делал там.

Жил он в Грозных Стенах и правил; народ любил своего Короля, а враги жестоко боялись. Приходилось ему сражаться и дома, и за рубежами, и не прекращал он борьбы, пока мир требовал от него новых подвигов и деяний… После же просто и тихо уснул. И нельзя сказать, чтобы нуждающиеся оплакивали его, ибо ни одного горемыки не осталось в его собственных землях. После же смерти Вальтера осталось слишком мало врагов, готовых ненавидеть его.

Дева же становилась все очаровательнее и добрей, и каждый встречный целый год ликовал, встретив ее на улице или в поле. Все чародейство покинуло ее после свадьбы, но только не ум и не мудрость, которых осталось в избытке. И не нужно ей было приглядывать за людьми, лукавить с ними; чтобы волю ее исполнили, достаточно было просто сказать. Больше того, настолько любима была она своим народом, что каждый искренне радовался, исполняя ее поручение. Словом, была она прибытком земле, стражей надежной городу и счастьем народа.

Впрочем, с течением дней вспомнилось Королеве, что одурачила она Медвежий народ, назвавшись его Богиней. Подумав и рассудив, она придумала, как уладить дело.

Посему, на второй год после явления их в Грозных Стенах, направилась она к перевалу, что вел в землю Медведей, взяв с собой многих людей. Оставив наверху латников, она спустилась пониже с парою двадцатериц крестьян, которых избавила в Грозных Стенах от рабства. Когда же углубился отряд в земли Медведей, она оставила людей в некоей узкой долине – вместе с фургонами, лошадьми, семенным зерном и железными орудиями. Сама же одинокой пташкой порхнула к обители этих рослых людей, более не хранимая волшебством и полагающаяся лишь на собственную доброту и красоту. Оделась она, как и когда бежала из Леса за Пределами Мира, в короткое белое платьице, оставлявшее открытыми ноги и руки. Только теперь платьице это было расшито шелком, золотом и самоцветами, изображавшими живые цветы, ибо магия оставила Деву.