Повесть о печальном лемуре - [19]
Впрочем, автор не разделяет этой непреклонности Виталия Иосифовича, тем более что и у него — автора — рыльце в пушку: всю жизнь он произносил филистёр, а надо было филистер.
— Да будет тебе огорчаться, — увещевал приятеля Миша. — Послушай лучше, какое объявление я в московском метро услышал. Там ведь теперь остановки еще и по-английски объявляют, такой культур-мультур. Казалось бы, объявляют, и ладно. И произношение вполне приличное. Но как тебе такое: «Некст стейшн из улица найнтин оу файв года»? А ты на творог в обиде.
Любопытство к словам началось у Виталия Иосифовича еще в школьном детстве. Он ими играл, любовался, восхищался — и гневался на них, а то и относился к ним с презрением, брезговал. Какая-нибудь пара созвучных слов могла ввести беднягу в состояние глубокой задумчивости: ну как бы соединить в одной фразе мизансцену с мизантропом и фермуар с фермером. Он любил с нарочитой небрежностью бросить недавно выученное заковыристое слово, как если бы знал его с младенчества, чем завоевал устойчивую неприязнь сверстников, если не враждебность, но и зависть тоже, и репутацию задаваки, верхогляда, каким на самом деле не был. На уроке литературы мог вместо слова афоризм сказать апофегма, многословие назвать плеоназмом, а то и почище — периссологией, коренного жителя — автохтоном, а еще без всякой надобности вставлял куда ни попадя латынь и был уверен, что любая незамысловатая мысль на латыни обретает глубину и оригинальность. Скажешь: человек смертен — ну и что, тоже мне новость. То ли дело: homo est mortalis. Или вот: сравнение влюбленных с безумцами — эка невидаль, просто штамп, а скажешь: amantes sunt amentes — совсем другое дело, экие звуковые фенички — амантес-аментес. А уж насколько delirium tremens красивее белой горячки: тут и переливчатость, и трясучка. Ну а недавно, уже в преклонном возрасте, ВИ нечаянно выяснил, что присловье «большому кораблю — большое плаванье» (как же, как же, в «Ревизоре» Аммос Федорович Ляпкин-Тяпкин это говорит городничему, когда тот стал метить в генералы, — он же вроде судья, Ляпкин-Тяпкин, начаткам латыни, стало быть, обучен), так вот выражение это вроде бы именно латинское и принадлежит самому Гаю Петронию Арбитру, ну тому, который «Сатирикон»… Про Петрония, конечно, можно многое порассказать, но как-нибудь в другой раз, а пока — оставим Арбитра в сторонке. Однако ж при попытке выяснить, как же это звучало на латыни, ВИ встретился с определенными трудностями. Ну забыл он склонения латинские и как поставить «большой корабль» в дательный падеж, затруднился. Залез, как водится, в гугл-переводчик: Magna navis magnam navigandum. Может, так оно и есть, такое вот навигандум. Ну да ладно.
Тогда же, еще в юности, его посетила мысль, что с местом запятой в известной фразе «казнить нельзя помиловать» все не так просто. Нужна ли там вообще запятая? Согласно законодателю русской пунктуации (да и всей нынешней грамматики и стилистики) Дитмару Эльяшевичу Розенталю, разобраться в приговоре можно с помощью других препинающих знаков. «Казнить: нельзя помиловать» — и беднягу волокут на виселицу. Или: «Казнить нельзя — помиловать» — и подсудимый, пританцовывая, идет домой. Интересно, что уже в преклонных годах ВИ нашел подтверждение своей революционной мысли: ее вместе с другими остроумными соображениями высказал Семен Дмитриевич Рофе под симпатичным эпиграфом «Тяжела и неказиста жизнь филолога-русиста».
Ну и в том же школьном детстве это увлечение привело Виталика к целому исследованию в совершенно необычной области. Дело было так.
Уныло листая том лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи, чтобы выучить наизусть «Стихи о советском паспорте», Виталик напал на заманчивый заголовок «Парижанка». Ну и прочитал:
Маленькая Люс смертельно больна. У ее отца остался последний выход — испробовать в действии машину времени, отправиться на пятьсот лет вперед в поисках лекарства для Люс — в слепой, но твердой убежденности, что люди далекого будущего не только намного разумнее, но и намного добрее людей XX века.
«…Илья, хоть и с ленцой, принялся за рассказы. Героя он нередко помещал в заваленную снегом избу или на чердак старой дачи, называл Ильей, снабжал пачкой бумаги, пишущей машинкой довоенной породы… И заставлял писать. Стихи, рассказы. Длинный роман о детстве.Занятие это шло туго, вещь не клеилась, в тоске и мучениях бродил герой по хрустким снежным тропинкам или шуршал листьями в сентябрьской роще, много и плодотворно размышлял. И всегда наступал момент, когда в повествование вплеталось нечто таинственное…» (В.
Герой романа на склоне лет вспоминает детство и молодость, родных и друзей и ведет воображаемые беседы с давно ушедшей из жизни женой. Воспоминания эти упрямо не желают складываться в стройную картину, мозаика рассыпается, нить то и дело рвется, герой покоряется капризам своей памяти, но из отдельных эпизодов, диалогов, размышлений, писем и дневниковых записей — подлинных и вымышленных — помимо его воли рождается история жизни семьи на протяжении десятилетий. Свободная, оригинальная форма романа, тонкая ирония и несомненная искренность повествования, в котором автора трудно отделить от героя, не оставят равнодушным ценителя хорошей прозы.
Он убежал на неделю из города, спрятался в пустующей деревне, чтобы сочинять. Но поэтическое уединение было прервано: у проезжих сломалась их машина. Машина времени…
Три экспедиции посетили эту планету. Вернулась только первая. Кто же поджидает землян на мирной, будто курорт, планете?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Проблематика в обозначении времени вынесена в заглавие-парадокс. Это необычное использование словосочетания — день не тянется, он вобрал в себя целых 10 лет, за день с героем успевают произойти самые насыщенные события, несмотря на их кажущуюся обыденность. Атрибутика несвободы — лишь в окружающих преградах (колючая проволока, камеры, плац), на самом же деле — герой Николай свободен (в мыслях, погружениях в иллюзорный мир). Мысли — самый первый и самый главный рычаг в достижении цели!
О книге: Грег пытается бороться со своими недостатками, но каждый раз отчаивается и понимает, что он не сможет изменить свою жизнь, что не сможет избавиться от всех проблем, которые внезапно опускаются на его плечи; но как только он встречает Адели, он понимает, что жить — это не так уж и сложно, но прошлое всегда остается с человеком…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.
С Владимиром мы познакомились в Мурманске. Он ехал в автобусе, с большим рюкзаком и… босой. Люди с интересом поглядывали на необычного пассажира, но начать разговор не решались. Мы первыми нарушили молчание: «Простите, а это Вы, тот самый путешественник, который путешествует без обуви?». Он для верности оглядел себя и утвердительно кивнул: «Да, это я». Поразили его глаза и улыбка, очень добрые, будто взглянул на тебя ангел с иконы… Панфилова Екатерина, редактор.
«В этой книге я не пытаюсь ставить вопрос о том, что такое лирика вообще, просто стихи, душа и струны. Не стоит делить жизнь только на две части».
В книгу вошли два романа известной писательницы и литературного критика Ларисы Исаровой (1930–1992). Роман «Крепостная идиллия» — история любви одного из богатейших людей России графа Николая Шереметева и крепостной актрисы Прасковьи Жемчуговой. Роман «Любовь Антихриста» повествует о семейной жизни Петра I, о превращении крестьянки Марты Скавронской в императрицу Екатерину I.
Многоплановый, насыщенный неповторимыми приметами времени и точными характеристиками роман Светланы Шенбрунн «Розы и хризантемы» посвящен первым послевоенным годам. Его герои — обитатели московских коммуналок, люди с разными взглядами, привычками и судьбами, которых объединяют общие беды и надежды. Это история поколения, проведшего детство в эвакуации и вернувшегося в Москву с уже повзрослевшими душами, — поколения, из которого вышли шестидесятники.
История петербургских интеллигентов, выехавших накануне Октябрьского переворота на дачи в Келломяки — нынешнее Комарово — и отсеченных от России неожиданно возникшей границей. Все, что им остается, — это сохранять в своей маленькой колонии заповедник русской жизни, смытой в небытие большевистским потопом. Вилла Рено, где обитают «вечные дачники», — это русский Ноев ковчег, плывущий вне времени и пространства, из одной эпохи в другую. Опубликованный в 2003 году в журнале «Нева» роман «Вилла Рено» стал финалистом премии «Русский Букер».
В новую книгу Леонида Гиршовича вошли повести, написанные в разные годы. Следуя за прихотливым пером автора, мы оказываемся то в суровой и фантасмагорической советской реальности образца семидесятых годов, то в Израиле среди выехавших из СССР эмигрантов, то в Испании вместе с ополченцами, превращенными в мнимых слепцов, а то в Париже, на Эйфелевой башне, с которой палестинские террористы, прикинувшиеся еврейскими ортодоксами, сбрасывают советских туристок, приехавших из забытого Богом промышленного городка… Гиршович не дает ответа на сложные вопросы, он лишь ставит вопросы перед читателями — в надежде, что каждый найдет свой собственный ответ.Леонид Гиршович (р.