Повесть о партизане Громове - [24]

Игнат Владимирович с волнением слушал рассказ Курчина о Ефиме Мамонтове — руководителе партизанского отряда.

С гулянки Громов пришёл за полночь, по Листофор ещё не спал. Шёпотом он сообщил:

— Виделись с Юровым. Обещал рассказать Мамонтову, что вы его разыскиваете, и, если он захочет встретиться, придёт га вами в пятницу.

* * *

Матрёна Якимовна после разговора дядюшки и капитана Трифонова с Громовым на вечеринке окончательно пришла к убеждению, что теперь они обязательно поженятся с Евдокимом Семёновичем. «Лучшего мужа, чем Евдоким Семёнович, и не найдёшь!» — размышляла вдова. Но… женитьба — шаг не шуточный. А она так мало знает о нём. При встречах он о себе, о прошлом и планах на будущее почему-то не говорит.

Заводчик из Борисоглебска. Владелец мыловаренно-парфюмерного завода. Бежал от красных. Семью его расстреляли — это, пожалуй, всё, что она знает о Евдокиме Семёновиче, и то из уст Тырина. Правда, он ласков с ней, наверное, она ему нравится. Но надо всё взвесить: велико ли его состояние, не пьяница ли? На вечеринках пьёт мало, да, возможно, притворяется! У кого бы разузнать о нём?.. А то, не дай бог, ошибёшься, потом и жизни не рад будешь…

И вдруг ей пришла мысль сходить к Тыриным. Уж если не Василий Иванович, то его жена, эта противная толстуха, должна всё о Евдоше знать. Она дотошная!..

Матрёна Якимовна надела шубу, повязала голову белой шалью и вышла на улицу.

Пригревало по-весеннему, хотя было только начале марта. На крышах домов появились ледяные сосульки Со звоном падала на завалинки капель.

Матрёна Якимовна шла по деревне и раздумывала, что скоро пасха, что на красную горку[11] можно обвенчаться и свадьбу справить. Она уже представила себе, как стоит в церкви в белой фате рядом с Евдокимом Семёновичем. Отец Василий надевает на них венцы и ведёт вокруг аналоя, а все бабы смотрят на неё с завистью, перешёптываясь: «Вот счастье-то Матрёне выпало. Мужик красивый и, говорят, очень богатый…»

Василия Ивановича дома Не было. Жена его сидела за столом. Перед ней стоял самовар, и она, смешно складывая трубочкой толстые губы, тянула из блюдечка чай. По лицу её катился ручьями пот.

— Садись, Якимовна, со мной чаёвничать, — пригласила хозяйка..

Матрёна Якимовна сняла шубу и подсела к Тыриной, проговорив:

— Не хочу. Аппетита лишилась. Ты лучше, пока муженька твоего нет, расскажи, стоющий ли мужчина Евдоким Семёнович. Уж ты-то, наверно, знаешь.

— Знаю, — ответила Тырина и захлебнулась чаем. Нестоющий. — И, поставив на стол блюдце, пристально посмотрела на Матрёну Якимовну. — Да тебе-то зачем?

Матрёна Якимовна засмущалась.

— Да как тебе сказать. Ну, вроде… руку он у меня просит.

— Эвон оно что! — изумилась Тырина. — А ты-то как?

— Я ещё не решилась.

— И не надо. Плохой он человек. Большевик…

— Да что ты! — испуганно вскрикнула Матрёна Якимовна и, закатив глаза под лоб, схватилась за сердце.

— Правда, — продолжала Тырина. — Когда первый раз пришёл к нам, мой Вася его другой фамилией назвал, только как — теперь уж и не помню. А он давай крутиться: мол, спутал ты. Я заводчик, насчёт поставки мыла приехал. Да меня не проведёшь. Пристала к мужу: скажи и скажи, кто такой. Он мне и выложил: совдепщик, от новой власти скрывается…

Домой Матрёна Якимовна пришла разбитая и усталая. Не раздеваясь, бросилась на кровать и затихла. «Что теперь делать, что? — думала она, всё больше приходя в ярость. — Каким подлецом оказался, а я-то думала, я-то гадала… Большевик, совдепщик!.. А благородным человеком прикидывается. Был бы он здесь, вцепилась бы ему в глотку, лицо в кровь изодрала. Ах, мучитель! Нет, я тебе не прощу, не прощу! Я не такая, чтоб позволить над собой смеяться. Я…» — Матрёна Якимовна даже заплакала от обиды и злости.

Пришла в голову мысль: сходить к сестре, которая была замужем за капитаном Трифоновым и сейчас жила в деревне, рассказать всё. «Пусть кум приедет и арестует его, а потом пытает, мучает, чтобы знал, как надо мной издеваться. И-их, несчастная моя головушка!..»

Матрёна Якимовна вскочила с кровати и кинулась вон из избы. Она бежала по улице, бледная, с горящими глазами и выбившимися из-под шали растрёпанными волосами. Встречные удивлялись: что это с ней случилось?

Рассказав сестре о коварстве Евдокима Семёновича, Матрёна Якимовна немного успокоилась. «Вот и всё, — думала она. — Словно тяжёлая ноша упала с плеч. Приедут, заберут Евдошу. И опять я одна-одинёшенька. Была вдовой, вдовой и осталась…»

И чем больше Матрёна Якимовна думала о своей несчастной судьбе, тем больше начинала понимать, что ей нелегко оторвать от себя Евдокима Семёновича. Слишком долго она вынашивала свою мечту о замужестве, слишком быстро привязалась к нему. Поздняя любовь, что репей, прицепится — не оторвёшь, а оторвёшь, так всё равно следы останутся. И в душе зашевелилось беспокойство: то ли сделала? Зря, однако, рассказала сестре о Евдокиме Семёновиче. Хоть он большевик и совдепщик, но человек хороший и ей ничего плохого не сделал…

Первым желанием Матрёны Якимовны было сейчас же бежать к Евдокиму Семёновичу и сказать, что она его выдала, пусть немедленно уезжает куда-нибудь по дальше. Но после недолгих раздумий женское самолюбие взяло верх над хорошим порывом, и она решила: нет, не пойду. Будь что будет. Всё-таки он виноват передо мной, обманывал…