Повесть о мужестве - [41]

— Ты что-нибудь видишь, Николай Францевич? — спросил Мазин почему-то высоким, не своим голосом.

— Вижу приборы, — буркнул в ответ Гастелло.

Но, кроме приборов, он видел, как на кромке крыла и на козырьке нарастает, все более утолщаясь, ледяная корочка. Мотор слегка затрясся — значит, начал обледеневать винт. Надо садиться. А куда? Что там внизу? Степь? А может быть, овраг, роща, деревня? Гастелло снизил самолет до бреющего полета. Вот она, земля, по ней неистово кружит метель. Он убрал газ, и лыжи заскользили по снежной поверхности.

— Приехали! — процедил сквозь зубы Николай, когда самолет остановился в туче снежной пыли. — Вылезайте, приехали! — повторил он и зло сплюнул за борт кабины.

Все трое вылезли, вытоптали небольшую площадку, расстелили на ней брезент и уселись, по-восточному поджав ноги. Мазин достал термос с горячим кофе и три маленькие шоколадки. Пили по очереди прямо из горлышка, обжигая губы. Живительное тепло разливалось по телу, согревая и успокаивая.

Когда метель утихла, полетели дальше. До места, где предположительно должны были находиться заблудившиеся дети, оставались считанные километры. Видимость была хорошая, и все трое внимательно осматривали горизонт. Кругом расстилалась ровная снежная гладь — ни одного темного пятнышка, ничего, чтобы указывало на присутствие людей. Пролетели над поймой какой-то речки, за ней снова потянулась заснеженная степь.

— Смотрите лучше, — сказал Гастелло. — Они должны быть где-то здесь.

Он изменил курс и стал делать большой круг. Снова пролетели над едва заметной под сугробами речкой и опять стали от нее отдаляться.

Вдруг Гастелло, а потом и остальные увидели на горизонте еле заметную вертикальную черточку. Через несколько минут черточка превратилась в ясно различимый шест, на конце которого трепетала и билась под ветром привязанная тряпка. Еще через минуту Николай увидел бегущих навстречу людей. Сделав круг, он выбрал площадку и посадил самолет.

Ребята были голодные и усталые. Вчера утром, как обычно, они отправились на санях в соседнее село в школу, но заблудились в метели и потеряли дорогу. До вечера проплутали по степи, а когда стало темнеть, возчик решил остановиться здесь и ждать помощи. Распрягли лошадь, связали две оглобли, к получившемуся шесту прикрепили кусок рогожи и воткнули его в снег. Порубив сани, развели небольшой костерик. Всю ночь возчик тормошил ребят, рассказывал им разные небылицы, не давая заснуть.

Появление самолета оживило ребят. Они окружили Николая и его спутников плотным кольцом и засыпали их вопросами:

— Дяденька, а это военный самолет?.. А вы из самого Ростова прилетели?.. А правда, дяденька, мы как челюскинцы?..

— Самый настоящий, военный. Разумеется, из Ростова. Что ж, и вы и челюскинцы — люди советские, а Родина никого в беде не оставляет, — говорил Гастелло, еле успевая отвечать на вопросы.

В разговоре выяснилось, что недавно отсюда сбежал мальчик Коля Иволгин.

— Как сбежал? Что же вы сразу не сказали? — встрепенулся Гастелло. — Абрам Ефимович, — обратился он к Мазину, — вы, вероятно, займетесь сейчас ребятами, посмотрите что и как. В кабине есть галеты и шоколад. Василий Иванович займется самолетом, а я пойду поищу этого Колю Иволгина.

Никто не знал, в какую сторону ушел Коля. Утром он жаловался, что у него болит голова, а теперь исчез, словно его и не было. Пришлось идти наугад. Николай пошел в ту сторону, где еле заметный диск солнца пробивался сквозь плотную пелену облаков. С первых же шагов он по пояс провалился в снежную целину. Идти было трудно, тяжелый меховой комбинезон, такой удобный в летной кабине, сковывал движения. Ноги увязали в сугробах. Пройдя километр, Николай остановился; он давно уже расстегнул «молнию» на груди и снял шлем. От насквозь пропотевшей гимнастерки шел пар. Волосы на голове покрылись инеем, дыхание было учащенным. Даже тренированное сердце Гастелло с трудом справлялось с такой нагрузкой. Стоило Николаю немного постоять, как его охватил озноб. Он застегнул комбинезон, надел шлем и огляделся. Направо, в нескольких десятках шагов, виднелся небольшой овражек, почти доверху засыпанный снегом. На обратном его склоне Николай заметил углубление, словно по снегу протащили что-то тяжелое. Подойдя ближе, он увидел на дне овражка полузасыпанного снегом мальчика лет двенадцати, в коротеньком полушубке и мохнатой заячьей шапке. Он спал, лежа на спине, раскинув руки в красных вязаных рукавичках…

Через час Гастелло пришел к своему самолету, неся на руках мальчика: сам ребенок идти не мог. По всей видимости, у него была высокая температура: он бредил, а когда приходил в себя, говорил, что ушел, так как боялся, что будет беспокоиться мама.

От места стоянки до ближайшего села было не больше пяти километров — две минуты полета. Там была районная больница. Немного отдышавшись, Николай уже летел в село; на заднем сиденье, пристегнутый ремнями, сидел Коля Иволгин. Сдав больного ребенка врачам, Гастелло отправился в правление колхоза. Через несколько минут он был уже снова в воздухе — надо было показать трактористам дорогу к ребятам.