Повесть о мужестве - [10]
— Конечно, придет Ильич. В такой день…
Заметив, что Николка шевельнулся, беседующие перешли на шепот, и больше он уже ничего не слышал.
4
Проснувшись, Николка не сразу сообразил, где он находится. В комнате никого не было. В открытые окна врывались яркие снопы солнечного света. Комната была наполнена невнятным гулом. Николка соскочил с кровати и подбежал к окну. Его глазам открылась площадь, до краев заполненная народом. Над головами людей реяли красные знамена и лозунги, написанные белой и золотой краской на кумачовых полотнищах. Где-то близко пели трубы большого оркестра. Торжественные звуки рабочей «Марсельезы» плыли над площадью:
— «Нам не надо златого кумира…» — радостно подхватил Николка знакомый мотив.
Дверь отворилась, в комнату вошел дядя Петя. В одной руке он держал тарелку с пшенной кашей, в другой — большую кружку чая.
— А, проснулся? — спросил он. — То-то же. Ну, марш умываться и завтракать, а то мы с тобой все прозеваем.
Через несколько минут они вышли из подъезда и влились в праздничную толпу. Петр Никитич взял Николку за руку и повел его через площадь, мимо Лобного места, к Кремлевской стене, у которой стояла украшенная алым бархатным знаменем дощатая трибуна. Над трибуной ярко и празднично сверкала многоцветная мозаика мемориальной доски, установленной к первой годовщине Октября. Возле Лобного места расположился военный оркестр. Медные звуки марша рвались в небо. Дальше, почти в центре площади, пели «Варшавянку»:
По-новому, широко и свободно звучала старая подпольная песня. Николке казалось, что ее поет сама площадь: и истертые временем камни мостовой, и древние стены с башнями, и эта женщина на панно, как бы летящая над трибуной.
пела площадь.
Тем временем они подошли почти к самой трибуне. К удивлению Николки, у комиссара Гущина здесь было много знакомых.
— Здорово, Петро!..
— Здравия желаю, товарищ комиссар!.. — то и дело слышалось то справа, то слева.
— Идите сюда, — окликнул Петра Никитича молодой красноармеец в гимнастерке, перекрещенной ремнями, — отсюда все хорошо видно. — И он подвинулся, уступая место.
Вдруг гул голосов, как по команде, прекратился. Затем вдалеке, около Спасских ворот, воздух взорвался от приветственных криков. Послышалось дружное, многоголосое «ура». Нарастая, шум и крики стали приближаться к тому месту, где стоял Николка. И вот уже он сам, не понимая еще, что происходит, словно подхваченный огромной волной, кричит «ура» и вместе со всеми машет фуражкой, к которой еще вчера дядя Петя прицепил красную звездочку.
— Да здравствует Ленин! Ура! — кричат вокруг него рабочие, красноармейцы, женщины в красных платочках, с веселыми, оживленными лицами.
И вот по лестнице на трибуну поднимается невысокий человек в черном пальто с узким бархатным воротником и в серой широкой кепке. На груди у него алеет такой же, как у Николки, красный бант.
— Ленин, — тихо сказал дядя Петя, сжав руку Николки.
Владимир Ильич, подойдя к перилам, сдернул с головы кепку и протянул руку вперед, приветствуя собравшихся, и овации взорвались с новой силой.
— Ура товарищу Ленину! — гремела площадь.
— Ура! — восторженно кричал Николка.
Овации не умолкали долго. Наконец Владимир Ильич жестом попросил дать ему возможность говорить. Медленно, будто затихающая лавина, шум на площади прекратился, и наступила такая тишина, какая бывает только в безлюдном поле.
Николка слушал, стараясь не пропустить ни одного ленинского слова. Ему показалось, что это про него говорил Владимир Ильич, указывая на детей, стоящих около трибуны, что они, участвующие теперь в празднике освобождения труда, в полной мере воспользуются плодами понесенных революционерами трудов и жертв.
— …До сих пор, как в сказке, — сказал Владимир Ильич, — говорили о том, что увидят дети наши, но теперь, товарищи, вы ясно видите, что заложенное нами здание социалистического общества — не утопия. Еще усерднее будут строить это здание наши дети.
5
Стадион на 9-м Лучевом просеке был мало похож на современные железобетонные красавцы. Старенький, покосившийся забор огораживал футбольное поле, два-три ряда скамеек для публики да раздевалку для спортсменов.
Как-то в жаркое июльское воскресенье по полю стадиона бегали игроки в красных и голубых футболках — одна из сильнейших московских команд встречалась с футболистами Петрограда. Шли последние минуты второго тайма, а счет оставался ничейным. Но вот «гроза вратарей», нападающий москвичей Селин прорвался на штрафную площадку петроградцев. Пас в сторону прошедшего по правому краю Сушкова, удар — и мяч в воротах. Ожили и зааплодировали не только трибуны, а и все липы, растущие за забором, так как почти на каждой из них сидели безбилетные болельщики.
Когда игроки, обменявшись рукопожатиями, направились к раздевалке, с одной из «липовых трибун» соскочили трое мальчишек лет пятнадцати — Коля Гастелло и его закадычные друзья Володя Громов и Игорь Зайцев. Кто-то метко прозвал эту троицу мушкетерами. Прозвище это очень шло к ним. Смелые, задиристые, они всегда были вместе и горой стояли друг за друга. Все трое недавно прочитали затертый до дыр роман Дюма и находились под впечатлением необычайных приключений отважного гасконца и его друзей.
