Повесть о каменном хлебе - [20]

За все эти дни Аэниэ почти не вспоминала Лави. Только забежала на следующее утро в «стойбище» — сказать, чтобы за нее не переживали, она тут, недалеко, и придет ночевать (в чем она, честно говоря, и сама была не уверена). Ее выслушал Гэль, молча кивнул — секунду девочка вглядывалась в его лицо — понять, как он отнесся к ее словам, но пойди пойми, это же Гэль… Ухватила свою сумку — попутно успела бросить взгляд на то место, где обычно спала Лави, увидела, что та спокойно дрыхнет, обняв одной рукой Нэр — что-то неприятно царапнуло по сердцу — и убежала. В конце концов, Лютик согласился не провожать ее до «стойбища» только при одном условии — что она управится не просто быстро, а очень быстро.

Аэниэ не пришла ночевать. Все дни она провела рядом с Лютиком — была безумно счастлива, что он оказался московским, уже рисовала в мечтах, как они будут гулять по Москве, успела подсчитать разницу в возрасте, ужаснуться, наплевать и забыть, представить реакцию родителей… Ничего больше не имело значения. Оставалось только — сверкающее счастье, в котором она купалась с утра и до глубокой ночи…

Изредка они сталкивались с Лави — но так как девочка была не одна, да и за Лави паровозом тащилась вся свита, все ограничивалось приветственным кивком (он же прощальный). Пару раз Аэниэ все-таки пересеклась с эльфкой один на один. Лави пристально взглянула на девочку сухими покрасневшими глазами, неловко прижала к груди, быстро расспросила, как и что, выслушала все ее восторги, склонив голову набок. Секунду подумала, решительно встряхнула волосами и посоветовала быть осторожней. Мол, Лютика тут все знают. Такой… Мартовский кот. На это Аэниэ просто расплылась в улыбке — если бы было время, она, конечно же, объяснила бы все про внезапно возникшее взаимопонимание, про родство душ… Но пришлось только со всей доступной ей убежденностью сказать, какой он хороший. Лави, опять прыгнув в мужской род, хмуро прочитала наставление о хорошем поведении, посоветовала не забывать о времени отъезда и пожелала удачи. Уходя, эльфка обернулась, еще раз пронзила девочку внимательным взглядом темных миндалевидных глаз, и скрылась в толпе. Торопясь обратно к Лютику, Аэниэ не могла отделаться от странного ощущения, будто Лави — ревнует…

Лютик научил ее танцевать — обычно неловкая, в этот раз она хорошо схватывала все, что ей показывали, и на балу они составили красивую пару. Раскрасневшаяся, в синем атласном платье, с причудливым венцом светлого металла в пушистых волосах, Аэниэ была чудо как хороша — и Лютик гордо вел ее под руку, изредка наклоняясь и шепча комплименты, от которых девочка еще больше расцветала. Той ночью он целовал ее — в темном коридоре, когда выключили свет, и угомонились даже самые упорные гуляки. Девочка таяла в его руках, ее била дрожь, ноги подгибались, и Лютик усадил ее на подоконник, обнял, прижал к груди — сквозь тонкий шелк рубахи она чувствовала жар его тела. Поначалу Аэниэ просто уступала напору, подставив ему покорные, полуоткрытые губы — но он был мягок и нежен, и через некоторое время девочка осмелилась ответить на очередной поцелуй.

Выяснилось, что уезжают они в разные дни. На прощание Лютик подарил девочке красивый металлический браслет с вставленными камнями — матовые зеленые и красные — и выгравированной вязью рун, крепко поцеловал, взял у нее номер телефона, дал свой и пообещал звонить. К сожалению, он не смог помочь дотащить шмотки до станции — как раз в это время должен был проходить какой-то семинар, где он непременно должен был быть.

Аэниэ не очень расстроилась — все равно через пару дней он тоже приедет в Москву! — а пока можно и поболтать с Лави и другими существами…

В поезде Аэниэ, едва дождавшись момента, когда начали раздавать постель, растянулась на верхней полке и задремала. Внизу сидела Лави и с кем-то беседовала — по голосу было трудно разобрать, кто это был, но можно было точно сказать, кто это не был. Определенно не Йолли, и не Дарки, и не… Неважно. Поезд шел, уютный перестук колес убаюкивал девочку, и она лежала в сладкой полудреме, не открывая глаз и не обращая ни на что внимания. Но внизу произнесли ее имя — и она волей-неволей прислушалась.

— … будет чай? — шелест, шорох, совсем рядом тихий голос Лави, — Чай будешь, пушистая?

— Да оставь ты ее в покое. Спит уже, наверное. — это кто-то снизу.

— Наверное… — Лави нырнула обратно.

— Фига себе отколола… — смешок, — В тихом омуте…

— Нашла с кем связаться… — ворчит Лави, — узнаю, что он ее обидел — морду набью…

— Набьешь, как же. Тебе его фанатки глаза раньше выцарапают…

— Ни хрена не выцарапают. Царапки коротки! Сволочь…

— Да ладно тебе… — звон ложечки о стакан, еще звон, голос проводницы называет цену, шелест бумажек, брякает мелочь. — Пожалуйста… Нет, не найдется, к сожалению… Спасибо.

— Лимона пожабились, гады… Не, ну сам смотри, какое тут «ладно»! Когда мою жену — вот так вот! Кто-то уводит на фиг…

— Успокойся, Лав…

— Хрена успокойся! Я же люблю ее! Мне без разницы, кто тут в каком теле! Люблю, понимаешь!

— Да понимаю… Я ж тебя тоже люблю… Тише, тише…

— Эх… — тяжелый вздох, — главное — чтобы ей было хорошо… Но против предназначения-то не особо попрешь…