Повесть о Хаййе ибн Йакзане - [45]

Но Абсалю и самому хотелось, чтоб Всевышний наставил чрез него на путь истинный некоторых его знакомых, которые готовы были встать на этот путь и более других могли рассчитывать на спасение. Поэтому он поддержал его решение. Лучше всего, подумали они, оставаться у берега морского и не отлучаться оттуда ни днем, ни ночью – авось, ниспошлет им Бог какой-нибудь случай и им удастся переправиться через море.

Они не покидали берега, обращаясь к Всевышнему с молитвенной просьбой привести к успеху затеянное ими дело. И вот по воле Аллаха (великий он и всевышний) сбился в море с пути своего корабль, а ветры и волны бушующие понесли его к берегу того острова. Когда его пригнало к побережью, те, кто были на борту, заметили двоих, стоявших у воды, и сошли к ним на берег. Заговоривши с ними, Абсаль попросил, чтобы те взяли их с собой, а корабельщики согласились и приняли их на борт. Аллах же послал им свежего ветра, который привел корабль вскорости к острову, на который они и хотели попасть.

Сойдя на берег, тот и другой вошли в город. Абсаля встретили друзья, и он рассказал им о Хаййе, сыне Йакзана, а те, столпившись вокруг него, принялись выражать ему свое восхищение. Они и потом приходили, восхваляя и превознося его, а Абсаль предупредил: эти люди превосходят всех понятливостью и рассудительностью, и если не удастся ему научить их уму-разуму, то он подавно не преуспеет в этом с широкой публикой. Главным же и самым большим человеком на острове был друг Абсаля – Саламан, тот самый, который предпочитал общение с людьми и говорил, что уединение следовало бы поставить под запрет.

И взялся Хайй, сын Йакзана, за обучение тех людей и приобщение их к тайнам мудрости. Но стоило подняться ему чуть выше буквального понимания слов, едва приступил он к толкованию знакомых им вещей способом, отличным от того, к которому они привыкли, как те стали отстраняться от него все больше и больше, а слова его начали вызывать в них гнев и возмущение. Впрочем, из приличия перед чужестранцем и из уважения к другу своему Абсалю они делали вид, что согласны с ним.

День и ночь вел с ними вежливые беседы Хайй, сын Йакзана, и с глазу на глаз, и при народе стараясь объяснить им истину, но единственно чего он добивался – это того, что они проникались к словам его еще большей неприязнью и отвращением. Были они людьми доброжелательными и правдолюбцами, да только по скудости природных задатков своих шли они к правде не тем путем, подходили не с той стороны, подступались не через те ворота. Но что еще хуже было, так это то, что они и не желали познавать истину способом, свойственным тем, кто ею уже овладел. И Хайй, сын Йакзана, отчаялся направить их на путь истинный, а ввиду обнаруживаемой ими непредрасположенности к тому и вовсе потерял надежду на будущее их благополучие.

Рассмотрев, далее, один за другим различные классы людей, он пришел к заключению: всякая партия у них радуется тому, что у нее, божествами они сделали себе свои страсти, а предметами поклонения – вожделения свои, устремившись алчно за преходящими благами дольнего мира; увлекает их страсть к умножению, пока не навещают они могилы, так что ни увещеванием их не образумишь, ни красноречием не проймешь, а спорить с ними – только упорство их преумножать; что же до мудрости, то путь заказан им к ней, и не получить им, погрязшим в невежестве, ни единой толики ее; покрыло ржавчиной их сердца приобретенные ими, наложил Бог печать на сердца их и на слух, а на взорах их – завеса, и уготовлено им великое наказание!

Вихрь страданий, он увидел, закрутился вокруг них, мрак разлуки их покрыл. Все они, за малым исключением, из религии своей черпают лишь то, что имеет отношение к дольнему миру, а дела, возложенные на них, как бы ни были они легки и необременительны, оставляют в стороне и распродают по дешевой цене: отвлекают их от поминовения Бога купля и продажа, и не боятся они дня, когда перевернутся и сердца, и очи. Тогда он понял и убедился окончательно: говорить с ними об истине в чистом виде невозможно; требовать от них чего-то большего бессмысленно; пользоваться божественным законом широкая публика в большинстве своем способна лишь в той мере, в какой закон этот касается ее мирской жизни, и лишь постольку, поскольку можно устроить жизнь свою на его основе так, чтобы не бояться покушения на собственное достояние со стороны других; грядущее же счастье дано обрести лишь считанным из них – тем, кто желает будущей жизни и должным образом стремится к ней, тем, кто верует, а кто несправедлив и предпочитает жизнь здешнюю, тому прибежищем будет геенна.

Сколь же тягостно, должно быть, и бедственно состояние человека, в чьих делах, коль проследить их от утреннего пробуждения до отхода ко сну, не встретишь ни единого, которое не направлено было бы на ту или иную цель, связанную с этими низменными, чувственными вещами: либо он богатства накопляет, либо к наслаждениям стремится, либо страсти утоляет, либо гнев свой вымещает, либо власти над другими добивается, либо делами религии занимается, дабы оными кичиться или просто, чтоб не лишиться головы