Повесть о генерале Данне, дочери Маары, Гриоте и снежном псе - [16]

— Как видно, — смущенно заметил Данн своим слушателям, — мои воспоминания не для детей.

— Да уж, — согласилась одна из матерей.

И тогда он стал смягчать свое прошлое, кое-что даже изображал в забавном свете. Когда Данн услышал первые смешки среди слушателей, то чуть сам не засмеялся от облегчения, что у него наконец получилось.

Затем его воспоминания опять стали серьезными — он дошел до того момента, когда встретил путников, поведавших ему о судьбе его сестры, о том, что она жива и находится в Скальной деревне. Юный Данн тогда развернулся и пошел на юг, хотя все двигались на север. На пути ему попадались места, где все горело, даже земля. Он обходил их стороной, когда видел над холмами красно-золотое зарево. В конце концов он нашел Маару — едва живую и настолько исхудавшую, что она была похожа на старую обезьяну. В память Данна врезались ее волосы, свалявшиеся в грязные комки, которые он соскребал с головы сестры ножом, и ее туго обтянутые кожей кости.

Повествование о путешествии Данна на север и испытаниях, поджидавших его на этом пути, продолжалось. Теперь слушатели внимали каждому слову гостя: они забыли, что он не обладает талантами сказителя. Он говорил медленно, вытаскивая из памяти отдельные фрагменты, по ходу рассказа вспоминая давно забытые детали, иногда возвращаясь назад, поправляя самого себя. Но ничего этого островитяне не замечали, вместе с юным Данном они преодолевали опасности и препятствия.

Рассказ достиг того места, когда Данн перебирался с холма на холм на небоходах. Ему пришлось остановиться, чтобы пояснить, что такое небоход.

— Сначала их обнаружили в музеях Центра, — сказал Данн и описал эти механизмы, которые когда-то могли летать, но из-за отсутствия топлива и утраченных человечеством знаний оказались прикованными к земле. Теперь они служили средством передвижения для тех, кто мог заплатить за такую роскошь.

Растолковывая слушателям принцип действия небохода, Данн приседал, вновь вставал, жестикулировал — и представлял, что он снова преодолевает холмы, что он снова вместе с Маарой.

Он остановился, когда заметил, что уже поздно и некоторые дети уснули.

Укладываясь на ночь, Дёрк спросил его из своего угла спальни:

— Это все было на самом деле?

— Да, и еще много чего, и много плохого.

Но Данн уже понимал, что нельзя рассказывать все, что было. Зачем зря пугать добросердечных и беспечных островитян?

Днем Данн бродил по острову. С западного берега он видел белые скелеты деревьев, торчащие из воды. Вокруг каждого ствола мелькали любопытные рыбки. Им нравились мертвые деревья. Ближе к берегу в море виднелись еще зеленые деревья, и соленая вода только-только начала отбеливать их ветви.

Они с Дёрком стояли на берегу и смотрели на затопленные деревья. Данн сказал:

— Вода прибывает быстро.

Но Дёрк возразил:

— Да нет, ты преувеличиваешь.

Вечером Данн рассказывал о водяных и сухопутных драконах. Слушатели недоверчиво смеялись, и ему пришлось убеждать их.

— У вас ведь есть ящерицы? Я видел — на острове много самых разных ящериц. А драконы — это просто очень большие ящерицы.

В повествовании Данна то и дело встречались моменты, когда слушатели не верили ему. Они просто не могли ему поверить. Комфортное существование сделало воображение островитян плоским и бедным.

Больше всего им нравилось слушать о доме махонди в Хелопсе, о девушках в красивых цветастых платьях, о том, как они готовят настои трав во дворе, как они ухаживают за молочницами.

Об ужасах в Башнях Хелопса Данн не упоминал. Ему было больно даже в мыслях касаться тех событий, а ведь он понимал, что самое страшное его память выбросила, не в силах хранить такое.

Данн рассказал о том, как Маара пришла в Башни, чтобы спасти брата, о том, как его выхаживала женщина, знающая толк в травах и знахарстве. Вот про это островитяне готовы были слушать всю ночь. О том, что та идиллия закончилась гражданской войной и изгнанием, Данн умолчал.

Вскоре он снова отправился в путь — на другой остров, опять вместе с Дёрком. Остров этот был почти такой же, как и первый, с маленькими тихими городками и трактирами, где по вечерам собирались местные жители. Дёрк сказал, что ему надо вскоре вернуться, потому что он собирался жениться. Ему и его девушке обещали выделить отдельную комнату. (Такова была здешняя традиция: молодую пару после праздничной церемонии провожали в их комнату, которую целый месяц потом украшали цветами и венками. По истечении этого срока любая сторона имела право расторгнуть союз, и другая сторона воспринимала это решение без обиды и критики. Если же пара не расходилась через месяц, то ее считали семьей. Вот тогда всевозможные фривольности становились наказуемыми.) Однако на самом деле Дёрк, который никогда раньше не бывал здесь, не спешил возвращаться домой. По площади этот остров был довольно велик. В центре его протекал ручей, где можно было ловить пресноводную рыбу; в остальном же все было точно так же, как на родном острове Дёрка.

Все острова одинаковы, сказал Дёрк. С чего бы им отличаться друг от друга? Судя по всему, он не задумывался о том, что сходство между островами предполагало долгую, стабильную историю. Когда Данн указал ему на это, юноша был поражен и сказал, что да, должно быть, это действительно так. Отсутствие какого бы то ни было любопытства в Дёрке часто раздражало Данна. На прекрасных островах, казалось, никто не задавал вопросов. Когда он расспрашивал об истории острова, ответы были туманными: «Мы всегда здесь жили». «Что значит всегда?» — пытался поначалу уточнить Данн, но потом перестал, понимая: это абсолютно бесполезно.