Повесть о белой медведице - [2]
… Эскимос между тем смазал полозья, и хлыст ожег спины лохматых ездовых псов. Нарта запрыгала на застругах. Роберт Грей до рези в глазах всматривался в горящие пронзительным разноцветьем льды, сжимая в меховых перчатках холодный ствол винчестера. Иногда на пути неожиданно вырастали трещины и разводья с черной, как деготь, водой моря Бофорта. Казалось, еще секунда – и нарта с каюрами уйдет под воду, но эскимос вовремя тормозил остолом, точным, выверенным ударом хлыста направлял налагака – вожака, и упряжка разворачивалась у самой кромки.
Когда миновало особенно высокое и плотное нагромождение торосов, тянувшееся справа, и оттуда задул ветер, собаки вдруг резко остановились, со свистом втянули расширенными ноздрями колюче-игольчатый воздух и, будто сговорившись, рванули нарту с такой силой, что чуть было не сбросили каюров. Многоголосый злобно-заливистый лай вспорол ледяное безмолвие. Сидящий впереди Роберт Грей быстро оглянулся на эскимоса. Тот привстал на нарте, обычно безучастные ко всему, кроме виски, как бы потухшие глаза его остро загорелись, преобразив все лицо. Это был совершенно другой человек, и американец поймал себя на том, что невольно залюбовался им.
Впереди ярдах в двадцати промелькнуло что-то гибкое, невесомое, словно сотканное из голубого дыма. Роберт Грей не сразу догадался, что это песец. Он вскинул винчестер.
– Не стреляй, – негромко, но властно потребовал эскимос и, работая остолом и хлыстом, резко остановил псов.
Роберт Грей подчинился, опустил оружие, хотя не понимал, отчего ему запретили стрелять. Он не знал, что повстречавшийся песец в паковых льдах – верный признак того, что где-то рядом белый медведь; этот зверек – нахлебник хозяина Арктики, сопровождает его везде и всюду, питаясь остатками со стола своего благодетеля и кормильца. Выстрел мог спугнуть медведя – заветную цель трудной и затянувшейся охоты.
Маленький, круглый от меховых одежд, похожий на зверя, эскимос проворно соскочил с нарты и кривоного побежал вперед, что-то высматривая на снегу. Роберт Грей щелкнул предохранителем и последовал за своим егерем. Он заметил тянувшуюся цепь мелких песцовых следов. Эскимос остановился, затем присел на корточки. Роберт Грей приблизился к нему. Он не сразу понял, что широкие и длинные углубления в снегу, которые внимательно рассматривал эскимос, – медвежьи «лапти», а когда осознал это, невольно передернул плечами. Растерянность от испуга длилась, правда, недолго.
– Наконец-то! – обрадованно, возбужденно сказал Роберт Грей. – И след вроде свежий! Значит, совсем рядом?
Эскимос поднялся с корточек. Он был ровнехонько наполовину меньше рослого тяжелоатлета американца.
– Этого медведя бить, однако, нельзя, – уверенно сказал туземец.
– Да почему?!
– Это медведица с детенышем. Закон запрещает убивать медведицу, если она с детенышем. – И эскимос указал рукавицей на частые неглубокие следы, тянувшиеся параллельно медвежьих «лаптей».
– Какой еще закон в этой дыре! – раздраженно бросил Роберт Грей. – И кто узнает, что мы убили медведицу, у которой был медвежонок?
– Однако, надо искать другого зверя, – отрезал эскимос.
– Я буду стрелять, а не ты. Если попадемся, я за все отвечу. Понял? – повысил голос американец.
И этот аргумент не подействовал на егеря. Роберт Грей скинул рукавицы и полез за бумажником. Он передал крупную ассигнацию эскимосу:
– Здесь хватит на ящик виски. На целый ящик виски. И закон был нарушен.
Туземец отвязал от упряжки налагака, громадного широкогрудого пса, помесь гренландской лайки и волкодава, лучшую медвежатницу на побережье моря Бофорта. За ошейник он подвел собаку к медвежьему «лаптю». Пес возбужденно обнюхал след, в желтых глазах его загорелись бешеные огоньки. Эскимос отдал короткую команду и пнул собаку ногой в оленьем торбасе. Налагак живой торпедой рванулся по следу.
Собаки, будто по команде, бросились догонять своего предводителя. Они вырвали плохо укрепленный в снегу остол, державший нарту. Остол отлетел в сторону. Роберт Грей успел броситься на сани, а коротконогому эскимосу нагнать их не удалось. Но недаром за нартой всегда волочится длинная крепкая веревка: упавший на неровностях дороги каюр может ухватиться за нее. И сейчас абориген поймал веревку, энергичными рывками подтянулся к саням и вскарабкался на них.
Ничто не могло остановить почуявших близость крупного зверя псов. Они не слушались ударов хлыста. Если бы на пути собак повстречалась полынья, они бы бросились и в полынью, погубив себя и каюров. Но, слава богу, на пути не было ни разводий, ни трещин.
Только эскимосская нарта, скрепленная крепчайшими моржовыми сухожилиями и ремнями, могла выдержать езду по такой торосистой дороге: все части ее, не соприкасаясь друг с другом, как бы «дышали»; ремни и сухожилия служили своеобразными шарнирами и рессорами.
Погоня длилась недолго. Через четверть часа на ровном ледяном поле показалась медведица. Длинный мех ее был с желтоватым отливом (такой окрас шкура приобретает, если медведь пожирает без меры тюлений жир), и она четко выделялась на сверкающем снегу.
Медведица сидела на задних лапах и усиленно работала передними – отбивалась от наседавшего вожака. Отважный пес крутился вокруг живой добычи, выхватывал клочья длинной шерсти, с необыкновенным проворством увертывался от стремительных ударов тяжелых лап. Вглядевшись, Роберт Грей заметил изрядно подросшего медвежонка, который выглядывал из-под материнского брюха и в точности повторял все движения родительницы: громко шипел, вытягивая губы трубкой, махал передними лапами.
