Повесть о бабьем счастье - [7]

— Пожил в лесу и понял, что в тишине, как в лекарстве, нуждался. Душой отдыхаю. Ты когда-нибудь слышала лес? Закроешь глаза, замрешь — и как будто ты сам часть этого леса... И ты это почувствуешь, я уверен.

— А дети, значит, пускай как хотят, так и живут?

— Правильно. Пускай как хотят, так и живут. Не надо баловать их. Ты для них была нянькой.

— Ты так говоришь, потому что не знаешь моих детей!

— Готов поиерить — идеальные дети. Но ведь ты, в силу своего характера, так и будешь прислуживать им!

— А как же иначе, если жить вместе? .

— Жить отдельно. Надо жить отдельно. Детям нужна самостоятельность, опека, поверь, утомляет...

— Что за черт! — ругнулся Ваня. — Нас в обратную сторону, что ли, везут? Ничего не понимаю... Ехали в одну сторону, теперь возвращаемся. Может, я поезд перепутал?

— Нет, все в порядке,— спокойно отозвался Кирилл.— Это ошиблась ваша так называемая пространственная память.

— Какая, какая память? — переспросил Ваня.

— Вам приходилось собирать в лесу грибы? — вместо ответа спросил Кирилл.

— Да. А что?

— Бродишь по лесу целый день: то в одну сторону потянет, то в другую, а сколько возвращений и поворотов? Заблудиться не мудрено. Но наша память стоит на страже, она, как говорится, все на ус наматывает и высчитывает равнодействующие. Мы этого не замечаем, потому что наша пространственная память работает верно. Ну, а если она ошибется, так тут ее ничем не переубедишь, пока она не разберется сама. Кстати, это единственная врожденная способность человека к ориентации.

Ваня покашлял. Возможно, выражал сомнение.

Кирилл взглянул на часы:

— А не пора ли нам спать? Скоро одиннадцать.

— Пора так пора,— охогно согласился Ваня. — Пусть везут куда хотят, утром псе выяснится. А теперь— на боковую. Покемарим с аппетитом. Спокойной ночи всем, приятных сновидений!

Не успел он забраться на свою полку, как тут же захрапел.

Угрюмая попутчица, сказав «балбес!», пяткой боднула верхнюю полку.

— Кто там? — спросил Ваня и снова захрапел.

— Спокойной ночи, Лида!— Кирилл вдруг засмеялся.

— Ты чего?

— Да вот вспомнил... Во время войны один пленный румын вместо «спокойной ночи» говорил «скупой ножик». Видишь, дорогая, как за разговорами время быстро пролетело, скоро утро, а в полдень мы уже будем дома.

Лидия вздохнула: «Мой дом остался позади...»

Она повернулась лицом к стене, чуть ли не к носу подтянула левое колено, а правую ногу вытянула. Только так и могла уснуть. И Мира так спит, с детства приучила, поворачивала ее, сонную, на правый бок.

Чем ты сейчас занята, девочка моя?

А Кроха что делает? А Гриша? Не спят, конечно, сидят на кухне, разговаривают. Кроха, как всегда, на коленях у Гриши. Сначала Лидия стыдила: «Что за моду взяла?» Но Кроха присядет к столу, как все, потом так жалобно, просяще посмотрит на Гришу, ресничками своими хлоп-хлсп, и, смотришь, уже сидит на его коленях. Скоро у Гриши будет два ребенка...

Мира, конечно, молчит, а возможно, плачет. Ей незачем притворяться сейчас веселой и беспечной. А когда все лягут, возьмется она за свой дневник?

И вдруг Лидия поняла: не возьмется! Не нужен он ей теперь, не нужен.

Тетрадку Лидия нашла случайно, перебирала в шкафу белье и наткнулась. Раскрыла, прочитала первую страницу и уже не смогла оторваться. Разве не болела у нее душа за Миру? Разве не рада была она узнать, что у девочки есть любимый человек? Димка какой-то. Захотелось повидаться с ним. И одной встречи для матери достаточно, чтобы определить, порядочный ли он человек или трепач. Уж больно много красивых слов говорил он Мире. Она все добросовестно записала: «Снежинка, грезочка, ягодка, цветок».

За три дня до отъезда Лилии и Кирилла дочь ска-зала, что ее пригласили в театр.

«Димка!» — порадовалась Лидия, а вслух сказала:

— Ну что ж. это хорошо. Иди!

— Мамочка, я должна сегодня выглядеть... Какое платье мне лучше надеть?

Приоделась, прическу у зеркала поправила, волосы у нее густые, вьются сами по себе. Глаза хорошие, посмотришь — и поймешь: душа чистая, правдивая. А зубы — как один — белые и ровные, мелковаты правда. Но это не помеха. Помеха — ножка хроменькая.

Мира как-то призналась:

— Мне всегда кажется, что люди вслед смотрят, так бы и побежала, скрылась, спрягалась от всех...

— Глупенькая,— страдая за нее, сказала Лидия.— Каждый человек своим делом занят, зачем ему присматриваться, тоже еще придумала, глупенькая!

Уходя в театр, Мира просила не беспокоиться о ней, придет вовремя, а если задержится, ничего страшного. Все будет хорошо.

«Как же я могу не беспокоиться о тебе, доченька? Пока ты не найдешь хорошего человека, пока не будет у тебя своей семьи, сердце мое не перестанет болеть за тебя...»

В тот вечер Гриша с Крохой тоже ушли из дому: «Крохе на воздухе надо побыть’»

Лидия прятала глаза: «Они же из-за меня из дому убегают, паршивцы! Условия создают. Стыд-то какой!» А Кроха со своей наивной прямотой начисто сразила ее: уходя, подмигнула вдруг, как заговорщица. Ну что ты с ней будешь делать!

Дети ушли.

Украдкой поглядывая на Кирилла, Лидия искала себе работу. Но все уже, кажется, было вымыто, вычищено, постирано. Обрадовалась, заметив, что маленькие задергушкн на окне не очень свежи. И кухонные полотенца есть уже использованные. Сполоснуть их надо сейчас и просушить на чердаке, к утру высохнут. Ми-рочке легче будет начать хозяйничать.