Повесть, которая сама себя описывает - [13]

Так что в последнее время Стива все чаще с тяжелым вздохом подумывал, что придется послать на все четыре стороны все свои армейские фантазии и херачить в университет. Тоска-то какая!.. Но ничего, Стивушка, не кручинься — утро вечера мудренее, а уж зато сегодня мы оттянемся!

Вонючая бабка вышла, но, к счастью, тем временем успели повздорить двое чурок, не то грузинов, не то фиг знает кто вообще. И вот как это симпатично у них получалось:

— Ты харок!

— Нэт, ты харок!

— Я — нэ харок, ты харок.

— Кто сказал, что я харок?! Вот это ты — харок!

Тут трамвай стал заворачивать, и Стива увидел на карауле у Вечного огня особо отличившихся в учебе и дисциплине дур со своими дырявыми автоматами. Стива ухмыльнулся, вспомнив, что зимой они стоят на посту в форменных ушанках, к которым приделаны белые бантики, и особенные проблемы возникают у тех несчастных лохушек, у кого есть собственные косички с бантиками, потому что приходится их прятать под шапку, чтобы снаружи были видны искусственные.

Трамвай снова повернул и проехал мимо Дворца молодежи — последнего худо-бедно приличного здания в этом дважды обосранном городе. После этого нашему путешественнику расхотелось смотреть в окно, за которым отныне и до конца путешествия наблюдалось говно чистое, полнейшая чушь, гиль, дичь и проблевотина. Нисколько не порадовала бетонная коробка клистирного завода, только подчеркивающая окружающее ублюжество.

Представленная несколькими обшарпанными зданиями сталинско-барочная ветошь сменилась уже окончательно тошнотворным убожеством грязных лачуг, над сраными крышами которых поднимался вонючий печной дым. Стива, присмотревшись, прочел название улицы — «Долорес Ибаррури» — это была в тридцатые годы такая летчица. И Стиве показалось, будто он попал в тридцатые годы. На одном из зданий было написано «Баня», и Стива почти физически ощутил себя даже еще дальше — в двадцатых, в зощенковской мерзкой бане. Это нарастающее ощущение проваливания в трясину ужасного прошлого было отменно подпитано мемориальной доской на одной из избушек, где, оказывается, когда-то собирался местный комитет РСДРП. Вот бы батюшку со товарищи в эту избушку сейчас запихнуть! И снаружи бревном подпереть.

Трамвай тащился все дальше и дальше, и чем дальше, тем было стремнее. Особенно отвратительными показались Стиве две или три деревянные хибары, явно претендовавшие на то, чтобы казаться чем-то более благородным, чем окружающие трущобы. Эти несчастные ублюдки были оснащены всяческими архитектурными излишествами типа прихотливо кованных решеток, конечно, насквозь ржавых, и даже украшены массивными шпилями башенок, напоминавших немецкие каски кайзеровских времен. А то и русские — николаевских времен. Стива, Стива, куда тебя занесло, это ж сороковые годы девятнадцатого века!

Но и это было еще не все — справа по борту открылась панорама развалин доисторического Верх-Исетского завода, как говорят, до сих пор функционирующего. К счастью, поездка здесь и завершалась — это был край Ойкумены, так называемое «Кольцо Виза», где и должны были поджидать Стиву недалекие товарищи.

Они, поганцы несчастные, так и делали. Среди стоявших на приколе трамваев то и дело озабоченно поглядывал на часы Казей и столбом стоял Киря. Стива увидел обоих еще издали. Какие же они долбо…бы! Особенно который другой. Стиве стало даже еще смешнее, чем во время поездки, захотелось бросить в них чем-нибудь. Но не аппаратом же. Жалко, во-первых, а во-вторых, и не дошвырнуть — десять кило.

Это было последнее чудо отечественной радиоэлектроники — телемагнитола «Амфитон-301». Телемагнитола, с ума сойти можно! Это вам не туристы с гитарой и котелком. Это был туризм в стиле «гран-туризмо» («большой туризм» по-итальянски), совершенно в американском стиле. Это было так предельно, что Стиву не смутили лишних десять кило багажа. И еще не забываем про добрый десяток кассет с наикрутейшими записями. Были там «Убийцы» «Айрон Мэйден» и «Убийцы» «Кисс», «Живое зло» «Блэк Саббат» и «Дорога в ад» «Ай Си /Ди Си», «Триллер» Майкла Джексона и «Убей их всех» «Металлики». Ну и про этих пионеров он не забыл — был и «Примус», и «Воскресение», и последний «Динамик», и Стива даже не поленился самолично записать песни в исполнении ансамбля песни и пляски Советской Армии имени Александрова. Это они с Кирей напьются и заставят слушать Корчагина.

Потому-то ему и стало смешно (и отчасти досадно, потому что как ни крути, а это его типа дружбаны), когда он издали увидел обоих. Босяков. Даже трудно сказать, кто из них был смешнее, и когда он подумал о том, как будет выглядеть на их фоне, досада уступила место печальному самодовольству.

Олег был одет как Олег Кашин. На нем ладно сидела брезентовая штормовка (и большое ему сверхчеловеческое спасибо, что без комсомольского значка), вязаная шапочка, лыжные штаны с начесом и кирзовые сапоги. И Стива готов был побиться об заклад, что под сапогами — идеально чистые фланелевые портянки. И не просто был готов, а уже и решил про себя, что непременно поспорит об этом с Кирюшей и выиграет. Не меньше трешки. А лучше пятак или даже червонец, потому что Кирюше-то не один ли хер. За спиной Олега был плотно набитый рюкзак на хорошо подогнанных лямках. Жаль, что под рюкзаком не болтался ни чайник, ни котелок.