Повесть и рассказы - [51]
Когда мы отдохнули с дороги, нам предложили прогуляться по лесу. Несмотря на то что начал накрапывать дождь, все согласились.
И вот мы поднимаемся пологим склоном, поросшим низкой мягкой травкой. Вокруг — могучие сосны. В небе ворочаются тугие темные тучи. Они рокочут, взблескивают — идет гроза. Она рядом — за лесом. Дождик капризно брызгается, будто маляр красит небо и отряхивает кисть. Но вот деревья сближаются, становится темней, темней, густо пахнут стволы, хвоя, трава и маленькие сиреневые цветы под ногами.
Мне кажется: если закрыть глаза, то все равно эти краски, запахи, эти тени и угасающий, уходящий за деревья свет, — вся эта красота ворвется в тебя сквозь поры и заставит любоваться ею и радоваться жизни…
Мы свернули с дороги в лес. Он делается гуще, приходится раздвигать ветви елей, ноги тонут во мху. С нами чешские и словацкие товарищи.
— Скоро придем, — говорит секретарь горкома города Банска-Бистрица. — Этот лес — наш дружок. Много дней и ночей провели мы здесь в партизанских отрядах. Немцы сюда не совали носа. Кто приходил — не возвращался. Банска-Бистрица была нашим городом — центром партизанского края.
Вдруг пахнуло дымком… Огонь. Наверное, пастухи. Мы выходим на поляну. В центре ее разложен гигантский костер. Это словацкие товарищи пригласили нас к своему костру дружбы. Мы стоим молча, даже не приглядываемся. Костер, как песня, каждому напоминает свое. Кому — детство, кому — охотничьи приключения, а кому — опасности и суровый героизм партизанских походов…
Корявые красные ветви трещат, корчатся и рассыпаются в костре. Искры летят в рокочущее небо. Кругом гроза. Дождь шумно сыплется на лес. По странному капризу ветра над нами дождя нет. На поляне сухо. Мы рассаживаемся на мягкой траве у костра. Вокруг бархатная темнота, в ней скрыт тесный хоровод деревьев. Только своенравные блики огня внезапно выхватывают красный ствол или пышную еловую ветку.
В струящемся пестром свете все кажутся необыкновенно красивыми. Какие чудесные глаза у наших актрис! У одной — большие, строгие, серые. У другой — синие, полукруглые, с крупными веками, неотрывно смотрят на огонь. У третьей — длинные карие коварные глаза, они готовы то улыбнуться, то разозлиться. Огонь гуляет в них красными отблесками. Все сидят румяные, завороженные таинственным очарованием ночного костра.
На камнях жарится «живанка» — словацкий шашлык, густое вино клокочет в горлышках бутылок. Грянула песня. Запели наши друзья. Их всего несколько человек, но голоса у них звонкие, сильные. И сами они — крупные, широкоплечие люди. Поют, как все в Чехословакии, профессионально, на три голоса. Песня вольная, протяжная. Хорошо ее петь в лесу, вдыхая горный воздух. Мы быстро уловили припев и подхватили его от души, во всю силу легких. Секретарь горкома, высокий, крепкий блондин, весь розовый от костра, дирижирует, время от времени поправляя падающие на лоб волосы. Его заместитель, красивый, смуглый, чернобровый, поет, закрыв глаза, мучительно упиваясь песней. О чем напоминает ему она? О каких печалях, о каких потерях? Его глубокий баритон как бы держит на себе мелодию, то отталкивая ее вверх, то подхватывая и мягко качая. Но вот окончена песня. К нашему костру подсел старый пастух с трубкой в зубах, в кожаном жилете и широкополой шляпе.
— Дед, сыграй нам на фуяре, — попросил его чернобровый заместитель.
Старый пастух не заставил себя упрашивать.
— А я за тем и пришел, — ответил он простодушно, поднялся и показал нам свой музыкальный инструмент.
Это была свирель, похожая на фагот, только намного больше. Один конец ее торчал выше головы музыканта, другой опускался ниже колен. Фуяра — древнейший народный инструмент, сохранившийся только в горах Словакии. Ее любят и называют «голосом народа». Поют под нее песню: «Фуяра, ты моя, фуяра! Ты поешь для бедных, а для богатых не хочешь!» Делают этот инструмент из бузины, и подходящий ствол, «с душой», иногда ищут месяцами.
Старик отошел от костра, по обычаю вылил в фуяру бутылку вина, сказав: «Она хочет пить», — остановился поодаль и заиграл.
Удивительный звук — глухой, низкий, виолончельного тембра, какой-то загадочный, вкрадчивый — разнесся по лесу.
Это был голос самой природы, иногда похожий на завывание ветра, иногда — на человеческий стон. Томительная мелодия проникала в душу вместе с дыханием. Говорят, что этот глухой звук слышен за несколько километров.
Пастух запел старинную песню про Яношека, справедливого разбойника. Он дрался с жандармами, расправлялся с барами и раздавал деньги беднякам. Старик пел нам шуточные песни и старинные крамольные — за них когда-то певец мог поплатиться жизнью. В этих горных лесах народ не раз собирал свои силы для борьбы с угнетателями. Здесь родились чудесные песни о свободе и народных героях.
А под плясовую мы взялись за руки и закружились вокруг костра все — и старые, и молодые, напевая наивную мелодию, похожую на наши детские «ладушки».
Тепло огня, черная сырая прохлада леса, старик, играющий на гигантской свирели, в густой рембрандтовской тени похожий на лесного бога Пана, удары грома, как цимбалы в большом оркестре, шум дождя в лесу и люди, веселые, добрые люди, пляшущие вокруг костра, — все это навсегда запомнилось мне. И когда мы опустились на траву — счастливые, смеющиеся, усталые, — секретарь горкома сказал, глядя на огонь, продолжающий как ни в чем не бывало свою пляску:
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.