Повесть без начала, сюжета и конца... - [10]

Прежде чем ответить, Нина Александровна поправила Борькин слишком лихой вихор, помолчав, подняла на Цукасова сосредоточенный и суховатый взгляд.

– У меня с язвой Сергея теперь свои счеты,– сказала она.– Я впервые слышу о его болезни…

В длинных платьях до полу и боярских кокошниках официантки не ходили по ресторану, а плыли, словно девушки из ансамбля «Березка», на их полных щеках арбузными ломтями лежал румянец, подкрашенные черным безмятежные глаза казались счастливыми, благополучными, устроенными, и Нина Александровна немного завидовала им, хотя понимала умом, что за счастливой служебной. внешностью может прятаться любое несчастье. Она прочла про себя строчку из Иосифа Уткина: «И под каждой слабенькой крышей, как она ни слаба, свое счастье, свои мыши, своя судьба…»

– Есть предложение, Нина,– сказал Цукасов.– В конце месяца соберемся, посидим за рюмкой коньяка, повспоминаем… У меня к Сергею есть несколько серьезных вопросов…

– Говори уж прямо! – рассердилась Нина Александровна.– Хочешь снять стружку за незаконно уволенного механика Пакирева?

– Тю-тю! Пакирев уже второй месяц работает у Прончатова, притом на лучшей ставке… Сережа был прав: с такими трепачами, как Пакирев, надо поступать сердито. Завистник и карьерист!… Ну ничего! Прончатов из него дурь выбьет.

– В чем же тогда дело, а, Николай?

– Конвейером идут жалобы от Булгакова.– Секретарь обкома ухмыльнулся.– Хорошо знает дело, поэтому ловит Сергея на ученических промахах… Однако все это пустяки, Нина, а вот с новым домом дело обстоит похуже и…

– Что «и»?

– Жалобы Булгакова во все высшие инстанции так убедительны, что получается: новый дом и впрямь надо отдавать ему. Впрочем, это тоже пустяки.– Он притронулся пальцами к локтю Нины Александровны.– Люблю я твоего Сергея. Чес-слово люблю… Ты не забудь его обнять за меня, подруга. Ты вытащила из колоды туза.

– Ты так думаешь?

Цукасов удивленно задрал брови.

– А ты разве не уверена в этом? Слушай, не надо разыгрывать меня: ты отлично знаешь, как тебе повезло! – И повернул лицо к Борьке.– Хочешь еще одно пирожное?

– Не, хватит.

Засмеявшись от удовольствия, секретарь обкома опять положил пальцы на локоть Нины Александровны.

– Ты нам береги Сергея,– сказал он.– Его надо холить и беречь…

– А если я не умею? Он сделался серьезным:

– Не понимаю я тебя, Нина.

– А я, думаешь, понимаю? – вдруг низким голосом пожаловалась она.– Я бы руку отдала, чтобы понять…

Она подумала: «Может быть, Сергею и вправду не полагается новая квартира. Новичок, должность весьма и весьма скромная, свои дела устраивать совсем не умеет…»

3

Первый снег в этом году так и не растаял: покрыв весь окружающий Таежное мир, остался лежать до далекой весны и в поселке долго-долго чувствовалось веселое оживление, бодрость, ожидание необычного. Это было хорошее, славное время, и по утрам Нина Александровна и Сергей Вадимович из дому выходили одновременно, постояв немного возле калитки, медленно расходились в противоположные стороны, оглядываясь друг на друга и улыбаясь. Он, прямоплечий и, как всегда, чуточку несерьезный, шагал уверенно и весело, она, длинная и важная от неторопливости, двигалась по чуть-чуть обледеневшему деревянному тротуару легко, словно по городскому асфальту. Зимой Нина Александровна носила пальто с воротничком из песца, теплые нерпичьи сапоги и шапочку немного набекрень. Сергей Вадимович одевался бог знает во что: то наденет насквозь промасленный полушубок, то грязную телогрейку, а то, на удивление всему Таежному, шагает в контору в лыжной куртке, да еще и простоволосый, так как даже в сорокаградусные морозы не признавал ни шапок, ни кепок. В добавление ко всему Сергей Вадимович оказался «моржом» – купался в проруби трижды в неделю, окруженный восторженными мальчишками, сосредоточенными стариками и веселыми от его чудачеств мужчинами. Такое многолюдье продолжалось две-три недели, потом к купаниям Сергея Вадимовича привыкли. Когда исчезли зрители, Нина Александровна решилась взглянуть на купающегося в проруби мужа, но дело обставила так, словно наткнулась на него случайно во время лыжной прогулки.

Бегала на лыжах Нина Александровна тоже трижды в неделю, после самых напряженных уроков в школе; владела лыжами она хорошо (коренная сибирячка!), компаний в спорте не признавала, а маршрут был выбран раз и навсегда: поле за школой, длинная вереть за улицей Пролетарской, вершина холма и берег реки – всего километров пятнадцать, для ее возраста вполне достаточно. Во время лыжной прогулки она надевала белый пышный свитер, красную шапочку, лыжи у нее были импортные, ботинки двухцветные, и даже строгие старшеклассники признавали, что математичка на лыжах смотрится здорово: длинные ноги, покатые плечи, узкие бедра и высокая грудь. Впрочем, Нина Александровна и сама знала, что выглядит на лыжах отменно, и это тоже повлияло на ее решение поглядеть на купающегося в проруби мужа.

Произошло это, кажется, в среду, когда солнце пряталось по-зимнему рано, снег от блеска казался стеклянным и воздух звенел от тишины. На пятом или шестом километре к Нине Александровне пришло второе дыхание, тело сделалось легким, лыжи не скользили, а парили над лыжней. Нина Александровна, пригнувшись, скатилась с крутого берега и сразу же увидела мужа.