Поверженный - [7]

Неужели это здесь произошло? Разве здесь есть мужчины?

Фируза растерялась, не нашлась сразу что ответить. Чего только не выдумывали про клуб враги, но она не могла себе представить, что до такой степени может дойти клевета.

— Да вы понимаете, что говорите?! В нашем клубе даже ноги вашей дочери не было. Если бы она посещала наш клуб, такого несчастья не случилось бы.

— Вы простите меня, я — темный, безграмотный человек, но сердце у меня чистое… Может быть, вы не знаете, ведь не каждый человек, кто приходит сюда, является к вам, ведь клуб — большое помещение, тут несколько дворов, много комнат…

— Я знаю всех, кто посещает наш клуб. Их немного — тех, кто приходит с улицы, всего двадцать пять — тридцать женщин. Среди них никогда не было ни вашей жены, ни вашей дочери. Вам надо расспросить вашу дочь. Кроме нее самой, никто вам не поможет в этом деле.

— Она ничего не говорит. Ругали ее, стращали и по-хорошему говорили — напрасно!

— Очевидно, ваша дочь не хочет жаловаться на того мужчину.

— Но я хочу.

— Однако раз ваша дочь не хочет, никто не возьмется за это дело. Вместо того чтобы, слушая врагов, возводить такой поклеп на клуб, лучше бы заставили говорить девушку.

— Да разве я говорю что-нибудь против женского клуба, против государственного клуба? Я пришел сюда только узнать, посоветоваться. И хорошо сделал, что пришел. Понял, что все врут, когда болтают про клуб бог знает что. Теперь я знаю, что мне делать. Ну, будьте здоровы!

Он встал и быстро вышел.

Фируза снова осталась одна. Она была так потрясена, что даже не вышла вслед, чтобы спросить милиционера, почему он пропустил к ней Бако-джана. Может, он знает его? Или жену его и дочь?

По всему видно, что Бако-джан говорил правду. Его дочь обесчестили и, видя, как потрясло его несчастье, натравили на женский клуб.

Но неужели эти люди так глупы, что хотели просто очернить репутацию клуба. Пустая затея! Кто поверит в то, что женщина пошла в клуб и потеряла здесь свою честь? Может, Бако-джан и в самом деле искал помощи? Ведь он в таком подавленном состоянии. Изнасиловали и бросили единственную любимую дочь. Что делать?

Кто может помочь ему? Чем может помочь Фируза? Вызвать к себе дочь, самой поговорить с ней? Сообщить в милицию, обратиться в суд? Но согласится ли с этим Бако-джан? И оставлять дело нельзя. Во-первых, все-таки кто-то пытается приписать это женскому клубу, во-вторых, этот бедняк пришел к ней, Фирузе, за помощью…

Нет, она не могла успокоиться, она должна расследовать все. Бако-джан и его семья не должны страдать, когда у нас революция, и справедливое правительство, и могучая партия коммунистов. Жалоба его должна быть услышана… Фируза пойдет в Центральный Комитет, в женский отдел, посоветуется там, поговорит с Асо. Не такая уж это трудная задача, ее смогут разрешить соответствующие организации…

Размышления Фирузы прервал телефонный звонок. Она взяла трубку. Звонил Асо из своего учреждения.

— Как дела? Кто-нибудь — мужчина или женщина — приходил с жалобой?

— Да, — сказала удивленная Фируза, приходил мужчина. А вы откуда знаете?

— Мне позвонили… Я сейчас приду в клуб…

Асо положил трубку. Фируза еще больше удивилась. Кто мог позвонить Асо? Почему он сейчас придет в клуб? Все это встревожило ее. Она встала, чтобы пойти расспросить про Бако-джана у дежурного милиционера. Но во дворе она встретила Хамрохон и Насим-джана — веселых, радостных.

— Дорогая моя сестрица! — сказала Хамрохон. — Вот мы опять к вам пришли, мешаем вам работать…

— Пожалуйста, пожалуйста, добро пожаловать! — отвечала Фируза, снова возвращаясь с ними в свой кабинет.

— На этот раз я заставил Хамрохон прийти к вам, чтобы вас успокоить…

— А я и не беспокоюсь, — только и смогла сказать Фируза.

— Нет, — сказала Хамрохон. — Мы уже вам надоели. Не мы, а я. Я, конечно, зря вас тревожила… Но что мне было делать? Вы, только вы одна знаете все наши тайны, вы — наш лучший советчик! Куда же мне было идти, как не к вам? Но, слава богу, ваши советы и наставления, а потом и сам Насим-джан открыли мне глаза…

— Да они у вас и так были открыты!

— Нет, я иногда бываю слепа… или, вернее, меня хотели ослепить… Но теперь все в порядке.

— Значит, мир, да?

— Мир!

— Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!

— Да, да, чтоб не сглазить! — сказал Насим-джан. — На нас иногда так таращат глаза, что не приведи бог!

Особенно в последние дни…

— Удивительно! — сказала Фируза. — Неужели покушаются и на ваши семейные отношения?

— Да, и на наши семейные отношения! — отвечал Насим-джан. — Я был вынужден рассказать Хамрохон о том, что в Бухаре неспокойно… Мы напали на след врагов и стараемся их обезвредить…

— Вы, наверное, их знаете, поэтому нетрудно их арестовать? — спросила Хамрохон.

— Знаем, но не всех… — сказал Насим-джан. — И ведь их надо схватить за делом, иметь доказательства, иначе нельзя.

— Неужели они собираются покушаться и на вас? — спросила Хамрохон.

— Видимо, так, в их списках есть и мое имя. Не зря же кто-то неизвестный звонит к нам домой и подстрекает вас.

— Как? — спросила Фируза. — Звонят по телефону?

— Да, — призналась Хамрохон. — Раза три-четыре звонил какой-то мужчина и говорил, что Насим-джан влюбился в одну русскую женщину и мешает ей выйти замуж за возлюбленного… Сначала я не поверила ему. Тогда он сказал: «Идите в ЧК и, поднявшись на цыпочки, посмотрите в окно, на ней такое-то платье, зовут ее Нина Сергеевна…» Ну, я однажды случайно там была, заглянула в окно и увидела Насим-джана рядом с той женщиной, они что-то говорили, смеялись… Проклятая ревность зашевелилась во мне, я едва удержалась, чтобы не войти… В тот же день опять позвонил тот мужчина и сказал, что я струсила, не могла остановить мужа. «Теперь, — сказал он, — мы сами его прикончим. Прощайтесь с вашим мужем, в течение двух дней мы его разлучим с вами».