Повержена во прах - [11]

Эдди все это было не по душе. Всякий другой на месте Констанс, увидев его вытаращенные голубые глаза, понял бы, что истинное призвание Эдди — вести праздную жизнь и волочиться за состоятельными дамами. Он был из тех, кто не любит шума. Но у Констанс созрел план, который она поведала бедному Эдди за обедом, вскоре после того, как он перенесся с цирковой арены в обстановку космополитической роскоши. Все еще чувствуя себя наверху блаженства в новом, безукоризненно сшитом костюме, ощущая приятную тяжесть золотого портсигара в одном кармане жилета и золотой зажигалки в другом, полный уверенности в себе благодаря туго набитому бумажнику, избавленный от необходимости работать, Эдди в унынии слушал Констанс и проклинал суетность женской натуры. Однако он был слишком хитер, чтобы ей противоречить — он оценил свою Констанс с точностью, которая более развитому уму была бы не под силу.

— Дорогой! — сказала Констанс, даже не притронувшись к бесподобному лососю, которого громко похваливал Эдди. — Я хочу с тобой серьезно поговорить, так как не намерена мешать твоему успеху в искусстве.

— М-да? — невнятно промычал Эдди, только что набивший рот креветками с грибами. Констанс восторгалась его манерами — они были так непосредственны.

— Не думаешь ли ты, что тебе для совершенствования мастерства надо обзавестись несколькими дикими зверями? Я боюсь, как бы ты не потерял спортивную форму.

Эдди испуганно проглотил все, что было у него во рту, — неужели она уже хочет от него отвязаться? Он где-то слышал, что Констанс не слишком постоянна. Чтобы скрыть свой страх, он громко расхохотался.

— Видишь ли, Конни, как бы это тебе объяснить… Укрощение львов — это отчасти талант, отчасти — умение «подать» себя в цирке. Понимаешь, о чем я говорю? Либо ты владеешь гипнозом, либо нет. И уж если нет — значит, закрывай лавочку. А если да — тогда все дело в силе глаз. Практика тут ни при чем: нужен талант.

— Я знаю, дорогой, но мне больно видеть, как твой замечательный талант растрачивается попусту. Просто ужасно, что тебе приходилось жить среди этих невежественных болванов, которые не могли оценить тебя.

Эдди скромно улыбнулся и бросил на нее неотразимый взгляд; но Констанс в кои-то веки была серьезна и не обратила на это никакого внимания.

— Я все обдумала и решила, — продолжала она. — Я хочу, чтобы тебя признали, и тебя признают, будь уверен. Но разве можно чего-нибудь достичь с этими жалкими тварями, которых ты дрессируешь? Дорогой, мы снарядим небольшую охотничью экспедицию, поедем в Африку, и ты поймаешь там десяток превосходных львов — свирепых красавцев, достойных твоего Искусства!

— Боже милостивый! — в ужасе воскликнул Эдди, но быстро овладел собой и сказал вкрадчиво: — Ты чудачка, Конни. Что это тебе вдруг взбрело в голову?

— А потом, — продолжала Констанс самым что ни на есть великосветским тоном, — мы их вывезем оттуда, и ты метеором пронесешься по всем столицам Европы. Я уверена, что русские тебя оценят, поэтому прежде всего мы поедем в Москву.

Эдди быстро прикинул в уме: если дело пойдет на лад — будет чем поживиться, прежде чем обнаружится его несостоятельность. Ну, а что касается львов, то можно найти какого-нибудь безработного профессионала… пять фунтов в неделю… выдать его за помощника… пусть старается!

— Это влетит в копеечку, — изрек наконец он и скосил глаза, полагая, что этот взгляд свидетельствует об остром уме. — И потом, ведь нам понадобится реклама, нужны будут афиши.

— Я и об этом подумала, — сказала Констанс, мечтательно глядя в пространство. — Я напишу роман о цирке… Ты поможешь мне уловить детали, колорит… Это будет роман о нашей любви и твоем искусстве. Я позабочусь, чтобы его перевели на все европейские языки, тогда публика валом повалит, чтобы взглянуть на тебя.

— Боже! — с благоговейным трепетом воскликнул Эдди. Ему страшно понравилось, что он будет героем романа «великосветской женщины». Ну, а что до различных практических трудностей… Так ведь у Констанс денег куры не клюют…

— Н-да, лакомый кусочек, — сказал официант метрдотелю, когда они проводили поклонами Констанс и ее циркового Фидия. — Сдается мне, она свое дело знает. Я бы и сам не прочь провести с ней полчасика. Как ее зовут?

— Это благородная Констанс Таунсенд, урожденная Лэчдейл! — торжественно и вместе с тем подобострастно проговорил метрдотель.

— Да ну! — удивленно воскликнул официант. — А я-то думал, она проститутка!

— В наши дни трудно установить разницу, — отозвался метрдотель. Он был человеком семейным и читал «Дейли геральд». — Если хочешь знать, она отличается от профессионалки только тем, что не берет денег. Да и чего еще можно ждать, когда средства производства, распределение и финансовая система находится в руках банды хозяев?

— Послушайте, да вы рассуждаете как большевик! А кто станет вести дела, если хозяев не будет? Уж не ваши ли ребята из «Геральда» с их славословиями? Но кто это сопровождал благородную леди?

— Один парень из цирка. Она любит развращать трудящихся.

— Плевать. Жаль, что она не развращает официантов. Я знаю одного парня — его не пришлось бы просить дважды.