Повелительница тьмы - [4]

Внезапно девушка почувствовала острое желание взбежать по трапу назад в самолет и действительно вернуться домой — к спокойной, удобной любви Вейни, к своей тихой работе в банке…

ГЛАВА 2

На следующее утро она проснулась рано. Воздух был полон птичьих трелей, теплый ветерок, залетавший в комнату сквозь открытое окно, доносил ароматы бесчисленных цветов.

«Гавайи…» — подумала она, с трудом веря, что это не сон. Сейчас ей труднее чем когда-либо было понять ненависть матери к этим прекрасным, теплым, благоухающим островам.

Они с отцом и Калеей добрались до своего острова на маленьком частном самолете, а Фил, Курт и Делия остались в Оаху, чтобы посетить друзей на Вайкики и вернуться домой на самолете местной авиалинии. Лана обрадовалась возможности побыть с отцом. Он уже не казался ей таким чужим, как в аэропорту.

Девушка быстро пришла к выводу, что отец вовсе не такое чудовище, каким рисовала его мать. С другой стороны, его трудно было назвать и любящим папочкой из ее детской мечты, которая жила в ней вопреки всем рассказам матери. Всякий раз, когда она называла его «отец» или «папа», по его лицу пробегала тень, и наконец он сказал:

— Не стоит, дорогая… Я отвык уже от этого слова. Зови меня просто по имени — Брик, как все остальные.

Итак, ни о какой великой любви между отцом и дочерью не было и речи. Что же ему от нее надо? Что это за «момент отчаяния», заставивший его позвать ее сюда?

Ответа пока не было.

Калеа держалась с ней вежливо и дружелюбно, но настороженное выражение в ее глазах не исчезало. Говорила она редко, только когда Брик о чем-то ее спрашивал, и ее речь была неправильна, с сильным акцентом и забавным порядком слов. Брик подшучивал над ней за это, говоря Лане, что Калеа — замечательный образчик языка «пиджин»[1].

— Делия его терпеть не может, — добавил он с довольной улыбкой. — Она пытается научить Калею правильному английскому, но, надеюсь, вряд ли в этом преуспеет. Язык Калеи — часть ее обаяния… Делия, — заметил он, немного помолчав, и уголки его рта опустились, — и сама не лишена чисто гавайского шарма, но старается уничтожить его в себе — осветляет волосы, носится с отбеливающими кремами для кожи, вечно сидит на диете, всячески подчеркивает те черты белой расы, что достались ей от отца…

— Филип Морган был важным «хаоле», — мягко вставила Калеа.

— Ну уж не важнее ее гавайских предков по материнской линии! Они были королевского рода, а она не хочет даже вспоминать о них!

Из всего, что Брик говорил о Делии и Филе, явствовало, что он не любил своих приемных детей. Иногда смену его настроений трудно было понять. Когда их самолетик приземлился, он взял в аэропорту машину, сам сел за руль и они тронулись в путь. По дороге он весело болтал, обращая внимание Ланы то на одну, то на другую местную достопримечательность — плантации ананасов, поля сахарного тростника…

— Когда-то почти весь этот остров принадлежал Морганам, — вдруг сказал он, — но теперь Кулеана принадлежит мне, а там — лучшие земли! Я у них, как кость в горле!

У кого «у них»? Лана с любопытством взглянула на отца, но тут же отвела глаза: выражение его лица почти пугало.

— Когда Филип Морган женился на Нани, — продолжал он, — родители лишили его наследства, но отобрать Кулеану не смогли, поскольку имение досталось ему от бабки. А после смерти Нани его унаследовал я.

— А как же Фил и Делия? — спросила девушка, но Брик не ответил. На его лице появилось отсутствующее выражение, словно он и не слышал вопроса. Минуту спустя он обернулся и быстро взглянул на Калею, сидевшую на заднем сидении. Та, словно проснувшись, встрепенулась и заговорила:

— А это, — сказала она, показывая на странное приземистое дерево недалеко от дороги, — Труба Архангела. Гавайцы называют его «Нана-Хонуа», что означает «страж земли». Его листья ядовиты, а кора и древесина содержат сильнейший наркотик.

— Постараюсь их не есть, — пробормотала Лана, недоумевая, зачем ей об этом рассказали.

У указателя, гласившего «Кулеана», Брик свернул с шоссе на узкую дорожку, над которой смыкались кроны деревьев, образуя зеленый тоннель. Через некоторое время машина остановилась перед огромным старым домом, непостижимым образом сочетавшим викторианский и ультрасовременный архитектурные стили. Массивный куполообразный верхний этаж со слуховыми окнами покоился на конструкции из стали, стекла и бетона.

— Мы перестраиваем его, буквально комнату за комнатой, — пояснил Брик, но не предложил Лане показать дом.

Он провел ее наверх, в просторную спальню, которая отныне предназначалась ей. Комната была обставлена на современный манер с легким оттенком гавайской экзотики.

— Единственное, о чем на Гавайях не приходится тревожиться, — сказал Брик, — это об отоплении. Камины здесь — скорее украшение, дань минувшей моде, и зажигают их лишь для того, чтобы воздух в доме стал чуть посуше. Когда приведешь себя в порядок — спускайся ужинать.

В огромной комнате, казавшейся продолжением старой веранды, служанка-филиппинка накрывала массивный восьмиугольный стеклянный стол, покоившийся на двух стальных опорах. Циновки на полу и раздвижные двери, сквозь одну из которых в столовую врывалась буйная зелень сада, придавали столовой восточный колорит. Из сада доносился шелест струй небольшого фонтана с золотыми рыбками, воздух благоухал незнакомыми терпкими и сладкими запахами…