Повелительница. Роман, рассказы, пьеса - [73]

Шрифт
Интервал

До(неподвижна). Вы выпили за ужином.

Сомов. Да, а вы разве нет?

До. Я могу много выпить, мне ничего не делается.

Сомов(не слушает ее). Вы, кажется, только что хотели посмеяться надо мной, над Ольгой и нашей жизнью? Вы правы, впрочем, все это может показаться смешным: за восемнадцать лет моей жизни с Ольгой я никогда не искал другой женщины. И она тоже… другого мужчину.

До. Никогда не говорите за других.

Сомов. Смешная маленькая девочка! Между нами была большая любовь.

До. Была?

Сомов. Была и есть. Все это трудно объяснить, да и надо ли? Зачем вам знать? Давайте лучше поговорим о вас.

До. Обо мне говорить нечего. Я живу на свете — вот и все.

Сомов. Когда я увидел вас в первый раз у ван Дайнов, я подумал: с таким лицом, с такой красотой и чистотой какая здесь должна быть душа.

До. Это вам теперь так кажется. Ничего этого вы тогда не думали.

Сомов. Я даже Ольге сказал…

До. Проболтались?

Сомов(нежно смотрит на нее). Скажите мне, как вы попали к ним? Вы часто к ним ходите?

До. Была один раз и не думаю, что еще пойду: я никого там не знаю. Я и их почти не знаю. Все было так случайно.

Сомов. В вас есть что-то ангельское в облике. Помните, есть такая картина итальянская: хор ангелов поет вокруг святой Цецилии, которая играет на каком-то инструменте. Там есть один ангел слева… (Обнимает ее.) От вас пахнет молодостью, дайте мне подышать… вами… (Осторожно пытается притянуть ее с кресла на ковер. Она слегка сопротивляется, волосы закрывают ей лицо.)

До. Значит, до сих пор Ольга все еще прекрасна? Как это интересно.

Сомов. Интересно?.. Но время шло. Я даже не знаю теперь, когда я начал… Может быть, в ту минуту, когда я встретил вас.

До(с любопытством). Вы почувствовали, как будто надвигается какая-то катастрофа?


Сомов, медленно перетянувший До с дивана на ковер, целует ее волосы.

До. Это персидский ковер или турецкий?

Сомов. Я расскажу вам целую историю про этот ковер, но сначала я поцелую вас. (Целует ее.)

До. Теперь расскажите историю.

Сомов(держа ее в объятиях). Этот ковер персидский. Когда-то дети ткали в Персии эти ковры. Чем тоньше пальцы, тем сложнее и пестрее узор. Четырехлетние дети ткали, и шестилетние, и восьмилетние. Ткали, пока не слепли. Теперь это запрещено. Они целыми днями сидели на маленьких табуретах и перебирали пальцами узелки. Больше двух лет они не выдерживали. Теперь там новое законодательство и больше нет слепых детей.

До(зевает). Уж поздно. Мне пора домой.

Сомов. Нет, я не пущу вас… Мы сейчас будем пить кофе. Вы еще ничего не рассказали мне о себе. Где вы живете? Одна?

До(лежа в его объятиях). Я живу одна и совсем не похоже на то, как тут.

Сомов. Как же тут?

До. У вас на стене Боннар, а у меня совсем другие картины.

Сомов. Какие же?

До. Такие, какие я люблю. Знакомых художников. Я им позирую.

Сомов. Когда я вас слушаю, я чувствую, что никогда уж не смогу забыть вашего голоса.

До. Я когда-нибудь вам спою.

Сомов. Спойте сейчас! Я и не знал, что вы поете. Радость моя, каким вы меня делаете счастливым. До!

До. Я здесь.

Сомов. Как мне благодарить вас за то, что вы пришли? Сегодня, когда Ольга уехала и я позвонил вам — каких хитростей мне стоило узнать вашу фамилию у ван Дайнов! — когда я наконец добился вас, я уже знал, что вы сделаете меня счастливым.

До. Когда она уехала?

Сомов. В шесть часов.

До(играя своими волосами). Надолго?

Сомов. До понедельника. Так, значит, вас рисуют художники. И вот эти глаза, и вот эти волосы.

До. Всю меня. Я люблю позировать.

Сомов. А где же ваши родители? Почему вы одна?

До. Потому что мне так нравится. (Освобождается из его объятий.) А что, если я прожгу папиросой этот ковер?

Сомов. Зачем?

До. Я иногда люблю портить красивые вещи.

Сомов. Прожигайте, если хотите.


До встает, закуривает и медленно идет по комнате. Останавливается у книг.
Сомов следит за ней.

Сомов. Хорошо на вас смотреть, когда вы двигаетесь.

До. Какие у вас странные книги. Они достались вам по наследству?

Сомов. Нет, это наши… мои книги. Почему?

До. Так. Я никогда не думала, что приду в гости к человеку, который читает такие книги.

Сомов. Я и пишу книги сам тоже. И тоже странные.

До. О чем?

Сомов. О португальском средневековье.

До(равнодушно). А!

Сомов. Если вы любите портить иногда красивые вещи, то не изорвете ли вон тот журнал на столике: там моя статья с чудными репродукциями реставрированной часовни XIII века?

До. Спасибо. Я сама выбираю, что мне портить. (Сомов подходит к ней.)

Сомов. Маленькая девочка может портить и ломать все, что ей хочется, пока она здесь. Никаких запретов.

До. Зеленый свет? Можно проехать?

Сомов. Ну конечно. (Страстно целует ее. Она не сопротивляется.)

До. Сережа.

Сомов. Назовите меня еще раз так.

До. Сережа. (Поцелуй.)

Сомов. Теперь я не отпущу вас больше от себя.

До(насмешливо). До понедельника? (Отходит от него. Подходит к двери, ведущей во внутренние комнаты.) А что там?

Сомов. Там комнаты… А вы ведь очень скоро забудете меня, завтра забудете. Ведь так?

До. Я вообще стараюсь как можно меньше помнить. Один раз я забыла, как звали моего отца.

Сомов. А как его звали?

До. Зачем вам знать?

Сомов. Он жив?

До(не отвечает, берет в руки хрустальную пепельницу).


Еще от автора Нина Николаевна Берберова
Курсив мой

 "Курсив мой" - самая знаменитая книга Нины Берберовой (1901-1993), снискавшая ей мировое признание. Покинув Россию в 1922 году, писательница большую часть жизни прожила во Франции и США, близко знала многих выдающихся современников, составивших славу русской литературы XX века: И.Бунина, М.Горького, Андрея Белого, Н.Гумилева, В.Ходасевича, Г.Иванова, Д.Мережковского, З.Гиппиус, Е.Замятина, В.Набокова и др. Мемуары Н.Н.Берберовой, живые и остроумные, порой ироничные и хлесткие, блестящи по форме.


Чайковский

Лучшая биография П. Чайковского, написанная Ниной Берберовой в 1937 году. Не умалчивая о «скандальных» сторонах жизни великого композитора, Берберова создает противоречивый портрет человека гениального, страдающего и торжествующего в своей музыке над обыденностью.


Чайковский. История одинокой жизни

Нина Берберова, одна из самых известных писательниц и мемуаристок первой волны эмиграции, в 1950-х пишет беллетризованную биографию Петра Ильича Чайковского. Она не умалчивает о потаенной жизни композитора, но сохраняет такт и верность фактам. Берберова создает портрет живого человека, портрет без ласки. Вечная чужестранка, она рассказывает о русском композиторе так, будто никогда не покидала России…


Железная женщина

Марию Закревскую по первому браку Бенкендорф, называли на Западе "русской миледи", "красной Матой Хари". Жизнь этой женщины и в самом деле достойна приключенческого романа. Загадочная железная женщина, она же Мария Игнатьевна Закревская – Мура, она же княгиня Бенкендорф, она же баронесса Будберг, она же подруга «британского агента» Р. Локкарта; ей, прожившей с Горьким 12 лет, – он посвятил свой роман «Жизнь Клима Самгина»; невенчаная жена Уэллса, адресат лирики А. Блока…Н. Берберова создает образ своей героини с мастерством строгого историка, наблюдательного мемуариста, проницательного биографа и талантливого стилиста.


Бородин

В этой книге признанный мастер беллетризованных биографий Нина Берберова рассказывает о судьбе великого русского композитора А. П. Бородина.Автор создает портрет живого человека, безраздельно преданного Музыке. Берберова не умалчивает о «скандальных» сторонах жизни своего героя, но сохраняет такт и верность фактам.


Александр Блок и его время

«Пушкин был русским Возрождением, Блок — русским романтизмом. Он был другой, чем на фотографиях. Какая-то печаль, которую я увидела тогда в его облике, никогда больше не была мной увидена и никогда не была забыта».Н. Берберова. «Курсив мой».


Рекомендуем почитать
Общество восьмерки пик

В рассказе нашли отклик обстоятельства жизни самого автора в начале Гражданской войны. Образ Молодого автобиографичен. Рассказ завершает своеобразную «криминальную трилогию», куда входят также «Повесть о трех неудачах» и «Рассказы о свободном времени». Впервые — Воля России. 1927. № 11/12. Печатается по этой публикации.


«Воскресение и жизнь…». Пасхальная проза русских классиков

В сборник вошли произведения и отрывки из произведений Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, М.Е. Салтыкова-Щедрина, А.П. Чехова, И.А. Бунина, А.И. Куприна, Л.Н. Андреева, З.Н. Гиппиус, М.И. Цветаевой, В.В. Набокова и других. Читателю предлагается ознакомиться с лучшими образцами пасхальной прозы русской классической литературы, включая сюжетную художественную прозу, воспоминания, эссе.


Избранное в двух томах. Том II

Варлама Шаламова справедливо называют большим художником, автором глубокой психологической и философской прозы. Написанное Шаламовым – это страшный документ эпохи, беспощадная правда о пройденных им кругах ада. В электронное издание вошли знаковые произведения, принесшие мировую славу автору публицистики о колымских буднях заключенных Дальлага. В книге публикуется вступительная статья Ирины Сиротинской «Правда Шаламова – на все времена». В II том издания вошли сборники: «Очерки преступного мира», «Воскрешение лиственницы», «Перчатка, или КР-2», «Анна Ивановна» (пьеса).


Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

А. И. Эртель (1885–1908) — русский писатель-демократ, просветитель. В его лучшем романе «Гарденины» дана широкая картина жизни России восьмидесятых годов XIX века, показана смена крепостнической общественной формации капиталистическим укладом жизни, ломка нравственно-психологического мира людей переходной эпохи. «Неподражаемое, не встречаемое нигде достоинство этого романа, это удивительный по верности, красоте, разнообразию и силе народный язык. Такого языка не найдешь ни у новых, ни у старых писателей». Лев Толстой, 1908. «„Гарденины“ — один из лучших русских романов, написанных после эпохи великих романистов» Д.


Рассказы из далекого прошлого

Вот как описывает свой сборник сам Петр Суворов: «Что сказать объ общемъ характерѣ моихъ разсказовъ? Годы, ими захватываемые, за исключеніемъ одного очерка „Тетушка Прасковья Егоровна“, относятся къ самымъ живымъ годамъ русскаго быта и русской литературы. Тургеневъ почерпалъ изъ нихъ „Отцовъ и дѣтей“, Чернышевскій — романъ „Что дѣлать“? Болеславъ Маркевичъ — „Переломъ“, Писемскій — „Взбаломученное море“, Достоевскій — „Бѣсы“, Гончаровъ — „Обрывъ“. Авторъ „Изъ далекаго прошлаго“ не остался, съ своей стороны, пассивнымъ и безучастнымъ зрителемъ великой послѣ-освободительной эпохи.


Геннисарет

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.