Повелительница лабиринтов - [39]

 Уезжая домой, Влад назло поверью про Лабиринт, решился сфотографироваться с детьми и с БЕЛОЙ НЕВЕСТОЙ на память, чтобы начать свою жизнь с момента, запечатленного на фото. Он уже не страшился таких мелочей, как «неприятности в жизни и проблемы с памятью и зрением». Ему важно было как можно скорее и дальше уйти с детьми от страшных врат, отделявших теперь его и ее мир.

Глава 13. КАСТИНГ БЕЛОЙ НЕВЕСТЫ.

«…Чтобы избежать коварства лабиринта, нужно оставить какую-нибудь вещь в дар, например, бросить монетку.…»

ЛЕТО. Август, 1987 год.

     Влад вытер пот со лба, и нежно отстранив мать, пытающуюся его вразумить последние двадцать часов, нагой прошел в ванную с бутылкой уйтспирита в руке. Голова кружилась от испарений сохнущей краски, и от усталости. Но последняя была приятной и бодрящей, как после хорошей тренировки. Все мускулы ныли сразу, но на душе было приятно. Он несколько раз оттирал все тело тряпкой от краски, цвет которой был назван в честь гибели африканских слонов. «Слоновая кость», в которую было раскрашены стены прихожей, кухни, ванной и туалетных комнат от потолка до пола в три слоя, и которая покрывала Влада от головы до пят, была стойкой. Все усилия оттереть хотя бы видимые из-под одежды части тела не давали желаемого результата.

 И Влад сдался. От уговоров матери прекратить это безобразие, от прилипчивой краски, от усталости, от чувства голода. От всего, что навалилось на него в этот первый день отпуска.  Как хорошо, что он не сдался тогда, когда доказывал Председателю Верховного Совета, что он вдова с двумя маленькими детьми, иначе ему не видеть бы сорока пяти дней отпуска, как ушей слоника, чьи кости он тщательно размазывал последние двадцать часов.

 До вылета рейса Киев – Краснодар оставалось час двадцать. Ехать до аеропорта ночью сорок минут. Он смотрел на циферблат часов на руки и высчитывал, успеет ли съесть всю вкуснятину на столе, накрытом заботливыми мамиными руками, или взять с собой в дорогу, чтобы в такси и самолете не спеша насладиться домашней кулинарией.

 Решив, наконец, что поесть нужно дома и пятнадцати минут ему хватит, он самозабвенно отдался долгожданному процессу. Потом, уже в Новоросийске он пожалел о своем решении. Он едва не опоздал на последний ночной рейс автобуса на Озереевку, пытаясь найти на автостанции хотя бы одного нормального человека. Станция была полна людей, но добиться вразумительного ответа, ни от кого он не мог. Дежавю. Какое популярное теперь для него состояние. Вся эта суматоха ему, что-то напомнила, но вот что, он никак не мог вспомнить. Голова все еще кружилась от паров краски и соображала плохо. Наконец его сознание на миг просветлело, чтобы вспомнить лишь одно слово: ЧЕРНОБЫЛЬ.

 Да, эта суета была похожа на ту, когда он смешался с толпой беженцев из Чернобыля. Неужели опять катастрофа? – мелькнула мысль в воспаленном мозгу, - Не может быть! Только не сегодня!

   Он посмотрел на ручные часы. Они показывали двадцать два часа. Год и десять часов. Как пролетело время. Да он без нее почти девять тысяч часов. А минут? Сколько минут? Пятьдесят четыре тысячи. Ему бы хватило лишь десяти. Да десяти минут. За них он бы и сейчас, отдал свою жизнь. Не думая,  как тогда, когда утром вышел седой хирург.

 - Ничего утешительного Влад. Почки начали отказывать, - это была катастрофа. Он понял все в одно мгновение, после семи суток борьбы за ее жизнь. Он все дни жил в ординаторской, боясь покинуть здание клиники, боясь пропустить момент… Он сам не знал, какой момент! Но не мог себе позволить его пропустить и все тут!

 Долгую неделю она боролась за жизнь. Он боролся вместе с ней. Он чувствовал ее, хотя она все неделю была без сознания. Чувствовал днем, когда не мог ее увидеть, чувствовал ночью, когда украдкой пробирался по темным коридорам к ее палате реанимации, умело минуя все посты медсестер, словно разведчик за линией фронта, чтобы ее видеть хоть мгновение. Он на цыпочках, не дыша сам, склонялся над ней, такой беззащитной, нагой, под белой простыней, всю в диковинных трубках. Он слушал ее дыхание, чтобы убедиться, что она еще жива, не веря ни врачам, ни их аппаратам, рисующих с писком ее диаграмму жизни на мониторе.

 Но тогда все ее органы,  дружно боролись разом, словно волейбольная команда на соревнованиях на выживание. «Почки начали отказывать». Значит, два члена команды сдались. Это поражение. Это финал. Это смерть. Он в то мгновение понял все. Молча ушел из клиники, молча сел в такси, молча вошел в дом.

 - Ты чего вдруг приехал? Что случилось? – мать была не на шутку перепугана его внезапным появлением дома, зная, что никакие уговоры не заставят его уйти от Ляли.

 - Ничего не случилось. Все по-прежнему, - выдавил он глухо, а потом не выдержал, закрыл лицо ладонями рук, и зарыдал, уже не стесняясь.

 - Она… Ляля? Что с ней? – испугано выглянула Ирина. Они с ней погодки, только любимая Влада младше. Он смог в ответ лишь мотнуть головой несколько раз. Они его в тот момент не поняли. Поняли на следующий день 31 августа. В 12 часов, когда вышел последний из шести ежедневных доноров, и сказал, что ей больше не нужна кровь для прямых переливаний.