Повелители сумерек - [22]

Однако, Эви уже пятилась прочь от видеокома. Неужели Хофштадтер? Фрей ведь тогда обмолвился: «Гейб, ну ты ублюдок», когда Эви упомянула снайпера. Это и был Гейб, а ее босс и этот тип Дэвидсон руководили его действиями.

— Ишем, — повторил Хофштадтер, когда Эви, пятясь, вышла из ниши.

Она уже открывала входную дверь театра, а из видеокома все еще доносился его голос: «Дэвидсон, какой же ты идиот, франк тебя услышала».

Услышав, как Хофштадтер назвал ее франком, Эви тотчас ощутила, как ее охватывает паника.

Она продолжала пятиться к двери, чувствуя, словно кто-то сжимает раскаленными тисками ей внутренности. Мир рушился вокруг нее.

Эви услышала, как Хофштадтер оборвал связь.

Она прислонилась к выкрашенным в черный цвет дверям вестибюля и заставила себя расслабиться, выполнив несколько упражнений, которым ее научил еще Абдель. Затем сделала несколько глубоких вздохов и закрыла глаза.

За ее спиной, заглушая похотливые стоны из зала, доносился шум города. От звуков, издаваемых потоком машин на Седьмой Авеню, подрагивали двери, рабочие наводили порядок перед Новым годом, а сирены…

Сирены?..

Эви открыла глаза.

Сирены были обычными звуками нью-йоркской какофонии, однако эти раздавались резче, ближе и их было несколько. Это могло означать все что угодно.

В той сфере деятельности, которой занималась Эви, паранойя была не просто профессиональным заболеванием.

Часто именно она становилась залогом выживания.

Эви открыла дверь и выглянула наружу. Солнце казалось холодным белым пятном, которое делало очертания людей нерезкими и размытыми. Порнотеатр тянулся бесконечной чередой желтых рекламных щитов и откровенных голографических картинок, на которых поочередно менялись одни и те же пять кадров.

По направлению к театру, вдоль Седьмой Авеню, включив мигалки и сирены на полную мощность, неслись три полицейских аэрокара.

Эви плотно захлопнула черные двери. Сирены завывали все ближе. Причем аэрокаров было явно не три. Эви сумела различить по звуку еще, как минимум, четыре.

Гейб должен был находиться в десяти минутах… Нет, значит это не снайпер.

Может быть нью-йоркская полиция тоже идет по ее следу? В планы Эви не входило торчать в этом кинотеатре для того, чтобы выяснить так ли это. Тем не менее Седьмая теперь для нее закрыта.

В поисках выхода Эви обвела взглядом стеклянные витрины с искусственными членами, вибраторами и еще какими-то уму непостижимыми приспособлениями и бесконечный ряд инфокарт. Распорядитель по-прежнему наблюдал за ней. Снаружи вой сирен раздавался все пронзительнее, а шум уличной толпы делался все громче.

Эви поняла, что ее стремительно загоняют в угол. У нее оставалось два варианта — вернуться назад в зал или же подняться наверх в холл, на балкон и, вполне возможно, в проекционную будку.

Затянутый в кожу гомик не сводил с нее пристального взгляда.

Эви бросилась вверх по ступенькам, прочь от чужих взглядов. Она надеялась, что в туалете окажется окно. Эви обогнула площадку наверху лестницы и толкнула первую попавшуюся ей на пути дверь.

В нос ей тотчас ударил букет ароматов. Пять четко различимых запахов человеческих и нечеловеческих испражнений. Эви пришлось сделать шаг в сторону, чтобы не вляпаться в подзасохшую лужу чьей-то блевотины, растекшейся по проржавевшей шестиугольной плитке. Слава богу, в конце небольшого ряда кабинок располагалось крошечное, закрашенное черной краской, прямоугольное окошко. Эви бросилась к нему. Откуда-то снаружи до нее донесся треск радиопомех, словно кто-то пытался наладить громкоговоритель.

Эви подняла ногу и оперлась на радиатор, с которого посыпалась ржавчина и лохмотья высохшей белой краски. Нос Эви оказался на одной линии с выцарапанным на стене призывом «прокатиться с ветерком по голубой дорожке».

Снаружи до Эви доносился усиленный электроникой голос: «Проба, раз, два… » И снова все слилось в треск радиопомех.

Дотянувшись до крошечного окошка, Эви соскребла ногтем кусочек краски в углу стекла. Сняв очки, она прильнула одним глазом к отверстию в краске.

Снаружи громкоговоритель наконец прохрипел: «Внимание. Вам дается пять минут, чтобы освободить заложников. Бросайте оружие и выходите наружу, дерзка руки над головой».

Эви заметила в кирпичной стене еще одно окошко. До него было примерно метра три. Эви посмотрела вниз — в переулке уже столпилась целая группа полицейских.

Да, черт возьми, слишком это быстро для Нью-Йорка. Что за дьявольщина тут происходит?

И что там они несут насчет заложников?

Эви была уверена лишь в одном — какой-то из ее звонков наверняка всполошил легавых. Однако среагировали они с невиданной для нью-йоркской полиции скоростью.

Если, конечно, все их подразделения не прибыли сюда заранее и, затаившись, только и ждали, когда-же Эви даст о себе знать. Эви в полном отчаянии уселась на радиатор. И только тогда заметила ряд писсуаров. Господи, она же ворвалась в мужской туалет.

У нее на решение проблем оставалось всего пять минут.

В туалет вбежала облезлая крыса, таща с собой вместительную сумку. «Крыс» поскользнулся на рвоте, едва не упал, и нырнул в кабину, так и не заметив Эви.

Он твердил одну и ту же фразу: «Провалиться вам на месте, легавые-пинки… »