Повелитель Вселенной - [9]

— Ты себе льстишь. — Она ткнула пальцем себе в промежность. — Я могу и без тебя получить больше удовольствия.

Лицо его потемнело; его мрачность восхитила ее. Она ждала, во что выльется его гнев, когда из-за дверной занавески донесся голос Даритая.

— Входи, — крикнул Есугэй.

Вошел Даритай в сопровождении Таргутая Курултуха.

— Приветствую тебя, брат. — Даритай пялился на Оэлун. — Таргутай говорит, что устал от пастушьей работы — целыми днями глотает пыль. Мы могли бы поохотиться.

— Ты будешь пасти, — откликнулся Есугэй.

Мальчишеское лицо Таргутая застыло в недовольной гримасе. Тайчиут оставался с Есугэем, потому что многие его соплеменники были согласны признать старшинство рода Кият; муж говорил об этом Оэлун. Но Таргутай втайне сам мечтал стать вождем. По мнению Оэлун, честолюбие разжигала его бабушка Орбэй.

Есугэй встал. Оэлун подала ему бурдючок с кумысом — он не вернется до ужина.

Когда все трое вышли из юрты, Оэлун привела в порядок войлочное одеяло и овчины на постели. Корзинка У входа была почти пуста; Оэлун надо было собрать сухих коровьих лепешек, чтобы топить очаг. Она взяла корзину и вышла.

Воздух был уже горячий и сухой; даже в такую рань она могла найти навоз, достаточно подсохший, чтобы горел. На востоке горизонт был красный, небо светлело. Она повернула на запад. Темная холмистая земля простиралась за деревьями, окаймлявшими реку.

Коко Мункэ Тэнгри был повсюду. Не существовало места, где бы человек мог спрятаться от Вечного Голубого Неба. Тэнгри палил Свой народ жаром солнца, насылал на него бури, сек ветрами и морозил зимней стужей. Тэнгри раскалял его в жаре и погружал в холод, закалял его, как это делают кузнецы с мечами, которые куют из руды, собранной в горных разломах.

Скотина шла на пастбище неподалеку от стана. Ноги животных скрывались в тучах пыли; туловища их, казалось, плывут над прахом. Конные мужчины гнали табун на равнину, а женщины и девушки с помощью собак пасли овец. Все заглушало мычанье и топот копыт.

Оэлун искала сухие лепешки. Сочигиль с ребенком, привязанным к спине, тоже собирала кизяки. Темноглазая женщина было пошла к Оэлун, но вдруг резко повернула обратно.

— Здравствуй, Оэлун-уджин, — сказал чей-то голос.

Из-за повозки вышла Орбэй-хатун.

Оэлун поклонилась.

— Приветствую вас, высокородная.

— Скоро будет гроза, — сказала Орбэй. — У меня кости ноют. — Черные глаза ханши превратились совсем в щелочки. — Ты не посетила моей юрты, юная уджин.

— Я совсем недавно здесь, — оправдывалась Оэлун.

— Ты придешь ко мне завтра, когда мы соберемся почтить духов, — приказала ханша. — Новая жена багатура должна быть с нами. Сочигаль-уджин тоже приглашается, конечно.

— Сочту за честь, — сказала Оэлун. Она поклонилась, пробормотала слова прощания и поспешила к своей юрте.

Предсказание старой вдовствующей ханши сбывалось — на севере небо потемнело.

На двух шестах возле жилища Оэлун сушились длинные полосы мяса — позапрошлой ночью сдохла старая корова. Оэлун сняла мясо, внесла его в юрту, опустила полог, закрывавший вход, и привязала его.

Она терпеть не могла грозы. Однажды в отцовском стане молния ударила в юрту. Все удивлялись, чем умудрились люди, жившие в юрте, вызвать гнев Неба. Их заставили очиститься, пройдя между двумя кострами под пение шаманов, а потом им еще целый год запрещалось входить в пределы куреня.

Гром прогремел в то самое время, когда Оэлун совала небольшую коровью лепешку под котелок, висевший над очагом. Она потянула за веревку, чтобы закрыть дымоход, потом бросилась на землю и укуталась в войлок.

Она слышала, как кричат дети и женщины, разбегающиеся по жилищам. Мужчины на равнине обычно ложатся на землю, укутываясь во что попало, и молятся, чтобы молния не ударила поблизости.

Завыванье ветра и шум дождя, барабанившего по юрте, бросали Оэлун в дрожь. Грозы всегда были напоминанием, что Тэнгри нельзя умилостивить, что у него можно лишь просить прощения или благодарить, если Божий гнев миновал. «Этуген», — шептала Оэлун, молясь, чтобы Земля защитила ее, но даже саму Землю сек ветер.

Гроза прошла так же быстро, как и началась. Оэлун лежала под войлоком, пока не утих ветер, а потом встала и открыла дымоход.

Ее колчан и саадак с луком висели к востоку от входа. У нее был лук, который может натянуть мальчик. Он не из тех, тяжелых, на изготовление которых мужчины тратят годы, но ее брат говорил ей, что она стреляет почти так же хорошо, как он. Ей хотелось пойти к реке поохотиться на птиц, как бывало в детстве.

Оэлун вздохнула — теперь у нее много обязанностей. Сочигиль, наверно, сейчас в своей юрте. Оэлун заглянула в котелок — коровье молоко скоро закипит. Пришло время поговорить с другой женой Есугэя с глазу на глаз.

— Добро пожаловать.

Сочигиль, державшая на руках ребенка, сделала шаг назад. Младенец был привязан к люльке — доске с закругленной нижней стороной.

Оэлун вошла в юрту и села у очага, спиной к входу. Сочигиль запахнула халат, положила сына на пол, завязала пояс и села.

Оэлун протянула звериную шкурку, что принесла с собой.

— Это для твоего сына Бектера.

Сочигиль погладила мех.

— Надо и мне подарить тебе что-нибудь. У меня есть ожерелье с янтарным камнем. Тебе пойдет — камень почти цвета твоих глаз.