Повелитель войн - [19]

– Сдается, мы опоздаем, – сказал я Финану. – Впрочем, мне дела нет. Но не сегодня ли праздник того святого?

– Да вроде так. Не уверен. Завтра, может быть?

– Кто он хоть был-то?

– Отец Кутберт сказал, что это был дурачок-свинопас, ставший папой. Зефирин Глупый.

Я рассмеялся, потом понаблюдал как стервятник парит в полуденном небе.

– Думаю, пора выступать.

– Мы идем в Хеабург? – уточнил Финан.

– Куда-то туда, – ответил я. У меня не было желания возвращаться в то место, но если поп был прав, то Бургем лежал южнее, так что мы последовали по неровной тропе через скалистые холмы и провели ночь в долине Тинана, под укрытием густого леса. На следующее утро под моросящим дождем поднялись из долины, и на далекой вершине холма я увидел Хеабург. Солнечный луч освещал древний форт, оставляя в тени римские рвы, в которых нашли гибель столь многие из моих людей.

Рядом со мной скакал Эгил. Про битву под Хеабургом он не проронил ни слова.

– Чего нам ожидать в Бургеме? – спросил мой друг.

– Неприятностей.

– Ну, значит, ничего нового, – мрачно процедил Эгил.

Это был высокий, приятной наружности норманн с длинными светлыми волосами и здоровенным, как корабельный штевень, носом. Эгил – странник, обретший дом на моей земле и плативший мне дружбой и преданностью. Он сказал, что обязан мне жизнью, потому как я спас его младшего брата Берга от жестокой смерти на валлийском берегу, но думаю, мы давно уже были квиты. Эгил остался, полагаю, потому, что я пришелся ему по душе, как и он мне.

– Говоришь, у Этельстана две тысячи воинов? – осведомился он.

– Утверждают, что так.

– Если мы ему не по душе, то окажемся слегка в меньшинстве, – промурлыкал Эгил.

– Так, самую малость.

– До этого дойдет?

Я покачал головой:

– Он сюда не воевать приехал.

– Тогда что ему тут понадобилось?

– Ведет себя как пес, – проворчал я. – Метит границы своих владений.

Вот что привело его в Камбрию, эту необжитую и необузданную западную область Нортумбрии. На нее облизывались скотты, ирландские норманны претендовали на нее, мы воевали за нее. Теперь вот заявился Этельстан, чтобы водрузить над ней свое знамя.

– Выходит, он и на нас собирается задрать лапу? – поинтересовался Эгил.

– Полагаю, что так.

Эгил коснулся молота на груди:

– Но ему не по нраву язычники.

– Значит, нас он описает более щедро.

– Он хочет, чтобы мы ушли. Они нас называют чужаками. Язычниками и чужаками.

– Ты живешь здесь, – с нажимом сказал я. – Ты теперь нортумбриец. Ты сражался за эту землю, а потому имеешь на нее не меньше прав, чем любой другой.

– Но Этельстану нужно, чтобы мы стали энглийцами. – Норманн старательно выговаривал незнакомое слово. – И хочет, чтобы все энглийцы были христианами.

– Если он желает проглотить Нортумбрию, то придется вместе с мясом съесть и хрящи, – заявил я сердито. – Половина Камбрии населена язычниками! Он хочет обратить их во врагов?

Эгил пожал плечами:

– Выходит, король просто помочится на нас и мы поедем домой?

– Если это его удовлетворит, то да. – Я надеялся, что так и случится, хотя на самом деле ожидал яростной схватки за Беббанбург.

Ближе к вечеру, когда дорога спустилась в широкую, хорошо орошенную долину, мы заметили на юге дым. Не высокий темный столб, говорящий о сожженной усадьбе, а похожую на туман завесу, окутавшую плодородные поля в речной пойме. Это знак большого скопления людей, поэтому мы повернули коней к югу и на следующий день прибыли в Бургем.

Народ обживал это место издавна – древние люди, составлявшие причудливые круги из больших валунов. При виде подобных кругов я касаюсь молота. Боги посещают эти края, вот только какие боги? Иные, чем мои, и гораздо древнее пригвожденного христианского Бога. Христиане, с кем мне доводилось беседовать, утверждают, что эти места дурные. Дьявольские капища, называют они их. Однако Этельстан выбрал одно из таких мест для собрания.

Круги располагались к югу от реки. Я видел два, хотя позже обнаружил поблизости от них третий. Самый большой лежал на западе, и именно там реяли флаги Этельстана: посреди сотен воинов, сотен шатров, сотен грубых шалашей, крытых дерном. Вокруг них горели костры и стояли на привязи кони. Знамен оказалось много. Некоторые были треугольные и принадлежали норманнским ярлам, находились они в южной стороне, у другой речки, воды которой быстро бежали по мелкому каменистому руслу. Ближе к большому кругу развевались флаги, в основном знакомые мне. То были штандарты Уэссекса: кресты и святые, драконы и вздыбленные кони, черный олень Дефнаскира, скрещенные мечи и бычья голова Кента. Все из них мне приходилось видеть в бою – иногда на моей стороне «стены щитов», иногда на противоположной. Присутствовал тут и прыгающий олень Этельхельма, хотя этот род уже не числился среди моих врагов. К друзьям я его причислить бы поостерегся, но давняя распря пресеклась со смертью Этельхельма Младшего. Среди западносаксонских знамен нашлось место стягам Мерсии и Восточной Англии – все их владельцы признавали теперь короля Уэссекса своим верховным правителем. Таково было саксонское войско, пришедшее на север, и, судя по числу знамен, Этельстан привел в Бургем где-то с тысячу воинов.