Повелитель крыс - [70]

Как ни странно, Григорий чувствовал в себе поистине неведомые доселе возможности. Ему казалось, что энергию он черпает не только изнутри себя, но и снаружи. Мощь его продолжала нарастать — или, может быть, это слабел его соперник? Как бы то ни было, Григорий понимал: Абернати не сумеет его прикончить. Абернати виделся ему просто ничтожеством в сравнении с ним самим.

— Будь ты проклят, жалкая мелюзга! Покорись мне! — вскричал Абернати, но его атака не удалась.

Краснота покинула щеки мага, сменилась жуткой, мертвенной бледностью. Губы его произнесли что-то, какое-то слово — похоже, он хотел вскричать: «Нет!» А потом глаза его полыхнули лихорадочным огнем, и он потянулся за черной воронкой. Григорий попытался дотянуться до магического орудия первым, но не успел: Абернати схватил воронку, сжал ее, словно то был кинжал, и, наставив на Григория, проревел:

— Повелитель здесь я, а не ты! Я здесь владыка! Мне ведома истина! Я — единое целое, а ты — всего лишь жалкая частица!

Все свои гаснущие силы этот безумец вложил в зажатую в руке жуткую черную воронку. Кончик ее был не слишком остр, но Григорий понимал, что Абернати ничего не стоит вогнать ее ему в грудь так легко, словно нож в оттаявшее масло. Таковы уж они были — орудия черных магов.

Григорий ухватил Абернати за запястье и попытался прибегнуть к помощи магической силы, дабы ослабить своего противника изнутри. Еще бы немного времени — и Абернати будет у его ног, но ведь и этой малости у Николау не было. А Абернати в буквальном смысле слова пылал желанием перебороть противника, на данный момент превосходящего его силой, однако эта попытка дорого ему обошлась.

Маг-соперник начал стариться прямо на глазах у Николау, но сдаваться не желал: напирал и все пытался достать Николау кончиком воронки. И она неотвратимо приближалась. Григорий понимал: совершенно не важно, в каком месте к его телу прикоснется злокозненное орудие, — главное, чтобы прикоснулось. И тогда его судьба будет решена.

Вдруг Абернати зарычал и метнулся вперед, словно его кто-то толкнул. Кисти его рук покрылись морщинками и старческими пятнами, он успел похудеть на несколько килограммов.

А Григорию показалось, будто бы часть его души, которая давным-давно ушла от него и блуждала по свету, вдруг вернулась домой. Нет, слово «душа» не вполне подходило, гораздо больше сути его ощущений соответствовали слова «смысл жизни». Теперь ему яснее была суть магической связи между людьми с одинаковым цветом глаз. Она заключалась не только в том, чтобы узнавать себе подобных. Сейчас Григорий впитывал ту часть Абернати, которая каким-то образом отвечала за саму связь между ними.

Осознав, что это значит, Николау попытался прервать контакт, но это было подобно тому, как если бы он взялся воздвигать соломенную плотину в надежде перегородить ею бурную реку. Что бы он ни впитывал сейчас, что бы ни отдавал ему Абернати — душу, жизненные силы, — все это до такой степени принадлежало Григорию, что желание или нежелание его соперника расстаться с этим не имело ровным счетом никакого значения. Григорий не смог бы остановить процесс перекачки этой энергии ради спасения жизни Абернати, даже если бы очень захотел.

А за миг до того, как этому пришел конец, за миг до того, как Абернати повалился ничком на ковер, на Григория нахлынули воспоминания. То не были воспоминания Абернати; на счастье, они не принадлежали и никому из людей, перечисленных в записной книжке черного мага. Григорий не сомневался в том, что это так, поскольку те образы, что вспыхивали в его сознании, относились к очень далеким временам — за восемь, а может быть, и за девять столетий до нынешних.

Григорий видел какую-то башню, где обитал некто гордый и страшный, кому его недруги, однако, мешали дойти до поставленной цели. Это воспоминание было самым ярким, но были и другие — большей частью разрозненные фрагменты, содержавшие намеки на то, что душа человеческая полна мрака, вызывавшего у Григория вполне естественное отторжение. Все эти фрагменты были туманны, расплывчаты, однако складывавшаяся из них картина наполняла Григория отвращением к хозяину башни.

С этими обрывками воспоминаний смешивались другие — по ним можно было догадаться о том, что другие маги восстали против этого зла.

А потом все воспоминания наконец погрузились в глубины сознания Николау, чтобы навсегда остаться там. Правда, для того чтобы снова вызвать их, ему пришлось бы приложить усилия, но не более тех, что нужны, когда пытаешься вспомнить что-то обыденное.

— Григорий! — кричала Тереза. Николау моргнул и посмотрел в ее сторону. Она стояла рядом с Абернати, судорожно сжимая в руках перевернутую настольную лампу. Подставка лампы была залита кровью.

— Я помню… — вырвалось у Григория, но он тут же оборвал себя. Он не мог бы точно выразить словами, что именно он помнил. Он опустил глаза к распростертому на ковре окровавленному телу Абернати, затем вернулся взглядом к дрожавшей от ужаса женщине, которая, вполне вероятно, только что спасла ему жизнь. — Спасибо… — одними губами произнес Григорий.

— Он?.. — Тереза не смогла закончить страшного вопроса. Она только указала на лежавшего на ковре мага, и в глазах ее была мучительная мольба.