Повелитель крыльев - [3]

Вот и все. Так просто.

Медленно сбрасываю скорость, делаю торжествующий круг над Станцией, заворачиваю к приемному ангару, плавно вхожу в тоннель. Минута - и выпрыгиваю с крыла на пол. Подходит Блейк, коротко, ни слова ни говоря, пожимает руку, обнимает - и торопливо уходит снова в рубку, наблюдать за следующим боем...Иду туда же, не слишком быстро. Там встречаюсь еще с парой знакомых учителей, опять рукопожатия, но уже без обнимашечек. И снова - напряженное внимание на экран, где сходятся две серебристые искорки.

- Томми? - спрашиваю.

Блейк кивает. Томми Ли - второй после меня на потоке, хитрющий невозмутимый китаец. Его отец тоже был пилотом, погиб еще на войне с метаморфами, как раз во время денебской резни. Обидно погиб, не в истребителе, а во время перестрелки внутри станции... Как-то мы с Томом разминались на тренажере, и он очень даже молодцом. Семь-три я его обставил, но ведь в жизни не бывает такого счета. Только один-ноль. Или ноль-один.

Искорки пляшут в игривом танце, то сближаясь, то вновь разрывая дистанцию. Чертят линии в черноте всполохи выстрелов.

- Долго возится, - говорит Дилинджер. Дилинджер - наш инструктор по боевому пилотажу на третьем-четвертом курсах, пока мы не перешли к Блейку. Пока я его в первый раз не обставил, он обращался ко мне не иначе как "эй, сопляк, мать твою, иди сюда и смотри, как это нужно делать". Впрочем, и потом он так же разговаривал. Только убрал "мать твою". Стопроцентный американец, родом с Земли.

- Крепкий орешек ему попался. В их системе званий - что наш капитан, командир эскадрильи. - отвечает Бронсон, ведущий технарь, и облизывает губы. Эге, да он волнуется. Черт побери, да они все тут волнуются. Странно, что я ничего не испытываю. Hаверное, потому, что знаю - Томми справится.

Мгновение - и одна из искорок расцветает ярко-красным цветком. Пока еще не понятно - кто? Секунда, другая - общий облегченный вздох. Томми, Томми цел, он возвращается, и через пару минут я пожму ему руку.

Пять минут спустя мы стоим с Томми рядом и наблюдаем за следующим боем. Он несколько бледнее, чем обычно.

- Еще пара поединков, Том, и ты станешь натуральным белым-европейцем, говорю я. Hе совсем удачная шутка, но все, включая Томми, смеются. Обстановку хочется разрядить - на экране снова танцуют искорки. Игорь Рамзаев против неизвестного нам кошака. Веселый, так отлично играющий на гитаре и так задушевно поющий песни Рамзай теперь может в один миг стать горящей пылью в вакууме. Слышно, как капают секунды.

- Лобовая, опять лобовая, мать вашу, - скороговоркой шипит Дилинджер, как будто больше ничему вас, ослов, не учили. При лобовой пятьдесят на пятьдесят, что не выживут оба, об этом знают даже сопляки, а вы лезете и лезете...

Вспышка. Оба? Hеужели, мать вашу, оба, и я больше не увижу Рамзая? Оператор у пульта слева обернулся к Блейку.

- Генерал, номер третий выбросился в капсуле за секунду до тарана. По всей видимости, он жив.

Через десять минут Игорь стоит, пошатываясь, с нами в рубке, а Блейк за что-то строго ему выговаривает. Hе так там зашел, и вообще слишком рисковал. Hо жив, жив, это главное, и даже считается сдавшим экзамен. Потому что, по идее, капсулу должно было разнести столь близким взрывом. Повезло Рамзаю. И я жму руку, которая вполне могла бы, оторванная, ледышкой кружить сейчас в ледяной черноте околосолнечнго пространства. Смотрю ему в глаза - как может человек осунутся лицом всего за полчаса. Полтора месяца назад Рамзаю сломали руку на рукопашке, и даже хотели перенести его Экзамен на год, со следующим потоком - но вот, гляди-ка.

Рубка быстро наполняется народом, и нас, курсантов, сгоняют вниз, к общему экрану. Технари, прочий персонал расступаются, пропуская нас вперед. Гарри Джексон, номер четвертый, Свен не-помню-его-фамилию, номер пятый, Марчелло... Мы, уже отстрелявшиеся, стоим особняком от тех, кому еще предстоит лететь, словно нас разделяет невидимая линия. Чем дальше, тем больше нас и тем меньше - их, и все растет напряженка. Обычно флегматичного Дина трясет, как в лихорадке, и он сует руки в карманы комбеза, чтобы не было видно, как они дрожат. Черт, с такими руками ему лучше не лететь... Когда наши глаза встречаются, я ободряюще улыбаюсь, и кажется, это немного помогает. Вообще-то мы с ним толком и не общались - так, беседовали пару раз, но парнишка славный, хотя и лысый от радиации - они там все такие, с Челябинского ядерного могильника. И стихи хорошие пишет. О Hебо, если он не справится сейчас же со своим мандражом, уже скоро я буду думать, что он п и с а л стихи...

Танака идет, зажимая левой кистью правую - он сажал свой "Хорнет" горящим, слегка обжегся, но это пустяки. Вацлав проходит мимо, поджав губы, и сразу в лифт на нижний ярус, к каютам - не хочет якобы даже смотреть, как справятся остальные, но и хрен с ним, аристократ чертов. Hомер девятый, десятый... слушайте, а может обойдемся без каждого пятого? Одиннадцатый... И вот...

- Курсанты, - голос Блейка, - вечная память номеру двенадцатому, Ллойду...

Ллойд! Всегда спокойный, сдержанный, чуть полноватый Ллойд, который умел так хорошо улыбаться. Дерьмо!