Поведение - [35]

Такого рода неприятие чужого не всегда выглядит просто как упрямство. Как правило, общества, основанные на Первой этической системе, агрессивны, и эта агрессивность не случайна: она является следствием самой же Первой этической системы. Дело в том, что поведение (в отличии от мышления) не различает себя и других: человек может относиться к своим и к чужим совершенно по-разному (и, как правило, так и делает), но вести себя он будет по отношению к ним одинаково, если только не вспомнит, что перед ним чужие — то есть не подумает. Общество, основанное на Первой этической, в принципе не может быть терпимым ни в каком смысле — ни к своим, ни к чужим. Все, кто не подражают заданному поведению, плохи — вот его кредо. Это распространяется и на представителей других обществ. Какой-нибудь мелкий горский народец презирает земледельцев только за то, что они земледельцы и ведут другой образ жизни. Это презрение больше ничем не обоснованно: земледельцы могут иметь более высокий уровень жизни, быть более культурными, они даже, как правило, не причиняют никакого зла горцам (и даже наоборот, страдают от их набегов) — но они ведут себя не как горцы, и этим все сказано.

Именно среди народов, следующих Первой этической системе, возникает агрессивный национализм, то есть ненависть и отвращение к другим народам (даже тем, которые не сделали лично им ничего плохого). Они верят, что все, кто ведет себя иначе, чем они — дурные люди, заслуживающее презрения или ненависти. И это презрение или ненависть не остаются просто "чувствами про себя": такие народы считают себя вправе обходиться со всеми остальными как угодно, — если, конечно, на это хватает сил и позволяет обстановка.

Такое отношение к другим может показаться аморальным. На самом деле это следствие одного из видов морали. Разумеется, с позиций какой-нибудь другой этической системы подобный агрессивный национализм кажется дикостью и варварством. (Например, с позиции Второй этической системы можно, конечно, презирать других про себя, но нельзя же их грабить и убивать, пока они же не сделали тебе ничего плохого.)

С другой стороны, люди, ведущие себя в некоторых отношениях так же, как представители данного народа, могут вызвать у них нечто вроде уважения, даже если те люди причинили им зло. Сам факт подражания оценивается положительно и вызывает понимание. В этом плане поучительны истории войн, которые более развитые нации на протяжении веков вели с такими народами. Очень часто противник, демонстративно берущий на вооружение какие-то модели поведения, свойственные подобному народу, вызывал больше понимания, чем даже союзник, но действующий иначе. Не стоит, однако, обольщаться этим. Демонстративная симуляция некоторых элементов поведения, свойственных этим народам, нисколько не увеличивает взаимопонимание между ними и всеми остальными. Реальная разница в этических системах остается, и она все равно проявится в самый неожиданный и неподходящий момент.

Теперь поговорим о понятии свободы, как оно функционирует в рамках Первой этической системы. Если справедливость определяется через подражание друг другу, то свобода выглядит как право на произвол.

Это может быть выражено примерно в таких выражениях: "Делай то же, что и все — зато все остальное можно!" Это значит, что, пока ты исполняешь некоторый обязательный минимум (то есть подражаешь окружающим в некоторых важных для общества делах), ты волен делать все остальное как угодно и сколько угодно: общество этого не замечает.

Это не такая тривиальная мысль, как может показаться на первый взгляд. Существуют общества, в которых действует другое понимание этого вопроса: "Делай то, что разрешено, а все остальное делать нельзя". (Таковы, например, традиционные общества, живущие в рамках Второй этической системы.) Границы разрешенного могут быть куда шире — зато и ограда, отделяющая от запрещенного, прочнее.

Со стороны это общество кажется крайне жестким в одних отношениях и крайне свободным в других. Эта свобода выражается в виде разгула и произвола — везде, где это только можно устроить. Эта свобода включает в себя право на насилие и бесчинство, если только это насилие совершается всеми коллективно. В общем, это та самая свобода, которой могут похвалиться разбойничьи шайки: не столько «свобода», сколько «вольность». Интересно, что к области произвола относятся и взаимоотношения с властной сферой. Как уже говорилось, в обществах такого типа лидер не столько приказывает, сколько показывает личным примером, что именно нужно делать. Отчужденное «управление» с помощью приказов и распоряжений вызывает недоверие и нежелание подчиняться — так же, как и слишком значительные различия в поведении лидера и народа. В идеале этих различий вообще не должно быть. Лидер в среде подобного народа — воистину "первый среди равных". Ничего «демократического» в этом нет. Положение лидера в этом случае — это положение вожака в стае. Он имеет право задавать модели поведения, вести остальных за собой — но это только пока он постоянно демонстрирует, что является "самым-самым".