Поведай сыну своему - [50]

- Чего тебе, Серго? Спи, давай. Неизвестно, что нас завтра ждет, - не без раздражения отвечал Павел, поправляя сдвинутую бурку.

- Нет, посмотри, друг мой хороший, - человек в одной только рубахе в поход собрался, в военный поход, и ничего - пока живой. Может быть, ты и прав был, когда говорил: не возьму столько барахла, в военкомате нас с иголочки оденут. Надо же, а мы с тобой по этому поводу чуть навек не переругались.

- Ну, говорил, признаюсь. Устал я, ног не чувствую. Не мешай, спать хочу.

- Так-таки спать! А любовь к ближнему? Ты такое когда-нибудь слышал?

- Слышал, слышал! Угомонись, наконец!

- Нет, не друг ты мне! Он ведь совсем еще ребенок, сын он нам, и замерзает, спать не может, а ты, как карась, зарылся в свой ил и все тебе нипочем. Я-то ведь тебя пожалел - пустил под мое покрывало.

- Пустил, пустил. А теперь - отвяжись.

- Что с ним говорить?! И это мой лучший друг! Залезай-ка, сынок, на середину. Нам с Пашей хуже не будет. Как раз наоборот - оно полезно нам иногда соприкоснуться с горячим юношеским духом. Этой одежки вполне хватит на троих. Я ее брал с собой в горы, когда приезжал в отпуск в родную мою деревню.

Мендл поблагодарил незнакомца, лег на освобожденное место и, не промолвив ни слова, тут же уснул крепким сном.

Гуляющий по лесу ветер слегка гнул рослые сосны, шелестели своими листьями кусты, назойливо жужжали комары, подавала иногда свой сонный недовольный голос засыпающая птица, а усеянный яркими крупными украинскими звездами черно-бархатный небесный купол своим великолепием венчал ночной покой.

Покой...

Так только могло лишь казаться.

За глубоким от усталости тревожным сном, мучительной бессонницей с дымящей в руках папиросой, приглушенным ночным разговором в душе каждого новобранца витал страх и беспокойство. Страх за оставленную дома больную мать, за неоперившихся еще детей, за невесту, вместе с которой оставлено столько лучезарных надежд...

Время уже перевалило за полночь, когда западная часть небосклона со стороны Киева вспыхнула вдруг множеством тонких длинных лучей прожекторов. Они беспорядочно блуждали по небу в поисках вражеских самолетов.

- Прекратить курение! - прозвучала команда, которая стала многократно повторятся каждым из командиров подразделений.

Спустя некоторое время прожекторные лучи скрестились высоко в черном небе, и в месте их пересечения серебром засверкало почти точечное изображение летящего вражеского самолета. Поймав его в зону видимости, они непрерывно сопровождали его в полете. Вокруг самолета появились огненные вспышки от взрывающихся в воздухе зенитных снарядов. С опозданием по расстоянию стали доноситься звуки далеких артиллерийских залпов и взрывающихся бомб.

Уставшие за день мужчины проснулись и с тревогой смотрели на развернувшийся в небе воздушный поединок. Наблюдали и надеялись, что вражеский самолет в конце концов будет сражен.

- Не надо, Павел, волноваться. В Ворзеле нет военных объектов и твои там, на своей даче, в полной безопасности.

- Разве ты не знаешь, Серго, что эти цивилизованные гадюки способны на все.

- На все их не хватит. Конечно, дорогой, мы все беспокоимся за своих близких. Мои скоро должны быть уже в Грузии, и все равно неспокойно на душе.

Фашистский самолет безнаказанно уходил на запад.

- Ты ведь знаешь, Павел, - с печалью в голосе неторопливо начал Серго после того, как они опять улеглись, - вот уже более полутора десятков лет, как моя жизнь больше связана с небом, чем с землей. Небо - это была моя заветная юношеская мечта, которая увлекла меня, однолюба, навсегда, и, добившись своего, я не мог уже без него жить. Это моя вечная неисчерпаемая тайна. Она пленила меня, приковала к себе своим величием и красотой. Небо это моя святыня, храм мой, куда я уходил с верой в человеческий разум за поиском неразгаданного, забывая земные обиды, склоки, неудачи. Бывало часами, целыми ночами сидишь у телескопа, упиваясь божественным великолепием внеземного мира, усеянного яркими светилами, и одна мечта опережает другую.

- Ты что, Серго? Что-то ты мне не нравишься? Еще мы не столкнулись ни разу в кровавом бою с врагом, а ты уже подводишь итоги своей жизни. Никак на тебя не похоже!

- Я на целый год старше тебя и прошу меня не перебивать. Ты вот слышал об идеях Циолковского? Я с глубокой горечью вспомнил о них, когда увидел этот бой над Киевом. Впервые я увидел, как смерть и разрушение вторглись в стерильно чистое, свободное от человеческих пороков, злодеяний и ненависти звездное царство. А что будет, когда человек появится в космосе?

- Спустись-ка ты на землю, дорогой товарищ, потому что для начала нужно победить заклятого врага нашего. А что касается невинной чистоты неба твоего, то послушай, что сказал о нем поэт:

О небо! Черный свод, стена глухого склепа,

О шутовской плафон, разубранный нелепо,

Где под ногой шутов от века кровь текла,

Гроза развратника, прибежище монаха,

Ты - крышка черная гигантского котла,

Где человечество горит, как груда праха.

- Сколько я тебя знаю, Павел, - с обидой в голосе промолвил Серго, - ты всегда, при случае, готов оскорбить мои лучшие чувства. Вот ты множество невинных собачьих душ погубил в своих экспериментах. А я, хоть бы раз, назвал тебя, скажем, живодером?