Поведай сыну своему - [29]

Геденкт де киндерлах,

Геденкт де таере,

Воз ир лернт ду.

Зогт де нох амул

Ун тейк нох амул

Кометс алеф "у"8.

Пели негромко, но с сердцем. А старая Песя роняла горькие слезы, вспоминая и счастливые и горькие годы своей жизни.

Аз ир вет киндерлах алтер верн,

Вет ир алейн фарштеин,

Вифил ин ди ойзес лигн трерн,

Ун вифил гевейн9.

Аба обнял сидящую рядом с ним Этл и еле заметными движениями своих пальцев отмечал каждый такт на ее теплых, родных ему плечах.

Окна загромыхали в ночной темноте так, словно началось крупное землетресение.

- Этл, вставай!!! Родимая, быстрее вставай!!! Случилось несчастье, большое несчастье!!! Вставай!! - тревожный, хриплый, надрывный голос старого Лейзера звучал, словно набат при стихийном бедствии. - Аба попал под поезд!!! Собирайся, дорогая, собирайся милая, поедем к нему.

Последние слова прорвались сквозь мужские рыдания.

Этл словно пружина вытолкнула из постели. В безумстве металась по комнате, шарила дрожащими руками по стене, пока, наконец, нашла выключатель. Яркий электрический свет залил всю комнату, но она увидела только одно: Голда, Мендл, Люсенька неподвижно сидели в своих постелях и не сводили с нее заспанных глаз. А в них - растерянность, страх.

- Голделе, побудь с детьми, пока я не вернусь! - кинула Этл с порога и, открывая дверь на улицу, прошептала на полном выдохе:

- Боже, за что!

И с таким глубоким чувством, что потеряла равновесие и чуть не свалилась навзничь.

Лейзер помог ей взобраться на повозку, набросил ей на плечи дорожную куртку и, усаживаясь, сам взял в руки поводья.

Посмотрел на дрожащую, парализовано молчаливую Этл и проговорил, как мог, спокойнее:

- Не убивайся раньше времени. Может, Бог даст, останется живой.

Повозка быстро оставила позади пустынное ночное местечко и въехала в молчаливый, высокий лес, совершенно безразличный к людскому горю.

Бледный, совсем осунувшийся Аба лежал неподвижно на больничной кровати под светлым одеялом. Ниже колен - пустота. Этл почувствовала, как волна обморока валит ее с ног. Потом забвение. Что-то суют ей в нос.

- У вас трое детей. Вы мать. Надо держаться, - говорил ей мужчина в белом халате. - И потом, хотя мы ничего обещать не можем - очень много крови потерял - но будем делать все возможное.

"Он - живой, живой!" - молнией пронеслось в ее сознании.

- Идите к нему. Он все время рвется что-то важное сказать вам. Но ненадолго. Лишний раз беспокоить его нельзя.

Этл за руки подвели к мужу и усадили на стул. Беззвучные слезы одна за другой катились по щекам. Медленным движение положила свою руку на руку мужа и сидела так долго. Аба лежал с закрытыми глазами и молчал.

Но вот, наконец, слегка дрогнула его рука, чуть приоткрылись веки.

- Этл, это ты? - Аба сильно забеспокоился.

- Лежи, лежи, тебе нельзя беспокоится!

- Слушай... запомни... это они... в Верховне... остерегайся их... детей береги!

Вместе с этой тайной Аба отдавал спутнице своей короткой жизни последнее свое тепло.

Старинное еврейское кладбище на окраине Ружина, на высоком склоне у Цыгельни. Там, на этой горе кажется, что виден весь мир. Когда человек отправляется в последний путь, он весь перед ним, как бы для того, чтобы можно было навеки попрощаться с ним.

Весь мир - со своим далеким необозримым горизонтом за широким ставком Раставицы и темным, угрюмым лесом на противоположном его берегу, горизонтом, за которым, хочется верить, есть вечно желанное, счастливое будущее, пусть даже не для всех достижимое.

Весь мир - со своей древней историей в раскинутых на высоком холме старинных, длинных, серых, покосившихся и вросших глубоко в землю надгробных камнях, покрытых зеленым мхом и еле различимыми на древнееврейском языке надписями и, наконец, мир со своей ближней историей, там внизу, у реки, где в скромных жилищах небольшого местечка люди остаются жить и трудиться.

Немало людей пришло проститься с Абой из самого местечка, из Баламутовки, Цыгельни, из других сел района. Его хорошо знали не только в Ружине, но и во всей округе.

Возвращаясь, вспоминали его.

- Что бы мне ни говорили и как бы ни возражали, я знаю твердо - эта смерть не случайна. Какой-то гад приложил свои руки, кому-то это нужно было, - Настя делилась этой мыслью с Лизой.

- Я тоже так думаю. Он ведь мне рассказывал о двух мужиках в Верховне, которые угрожали ему расправой, если он станет докапываться до истинных преступников, ограбивших магазин.

- Что ты сказала!? - вскрикнула Настя и резко остановилась. Она схватила Лизу за руку и задержала ее. - Пожалуйста, повтори еще раз и поподробней!

Выслушав подробный рассказ о том, что Аба говорил Лизе, Настя схватилась за голову, пошла быстрым шагом вперед, повторяя про себя в ужасе одни и те же слова:

- Я, я виновата в этой смерти... Могла же предотвратить... Почему не выслушала тогда Абу? О, боже, п-о-ч-е-м-у я не пошла и не рассказала следователю все, что видела? Они бы уже давно сидели за решеткой.

- Что с тобой, Настя? Возьми себя в руки.

Настя резко остановилась, повернулась лицом к Лизе. Глаза ее горели ненавистью.

- Либо я их упеку в Сибирь, либо я наложу на себя руки... - Настя заплакала. - Такого человека погубить... Нет, нельзя! Нельзя надеяться ни на Бога, ни на человека! - Настя задыхалась в слезах. - Так на кого же!?