Поучения - [126]

Евагрий вспоминает ответ Антония некоему философу, который спросил его, как он может вынести свое долгое одиночество, не утешаясь книгами: «Моя книга — природа сотворенных вещей, которая всегда передо мной, чтобы читать, когда я пожелаю, слова Божии» [ [27]].

Ничто так не далеко от святого Антония, как манихейский дуализм любого рода. И Житие, и послания ясно показывают, что брань его не против плоти и крови, но против невидимых сил зла (послания обходят молчанием те диавольские наваждения, которые описаны в Житии и которыми почти исчерпывается представление о святом Антонии в народной традиции). Впадая в грех, мы становимся для них телами, и наши души — логовом нечистых духов. Но тела наши были созданы для воскресения. И добрые, и злые духи равно происходят от Всеблагого Творца [ [28]]. Все это сообщает особую убедительность его бескомпромиссному воплощению принципа «дружба с миром есть вражда против Бога». Без этого и без всепроникающего чувства Церкви свидетельство святого Антония было бы лишено своего смысла.

Первое послание, согласно сирийскому списку, адресовано «братиям, обитающим повсюду», и представляет собой скорее общий трактат о монашеской жизни. Остальные ближе к собственно эпистолярному жанру. Самое пространное послание обращено к монахам Арсинои (в Фаюме) [ [29]]; Житие также говорит о связях Антония с тамошними монахами [ [30]]. Другие послания адресованы безымянным монашеским общинам — как можно предположить, разным, поскольку из послания в послание повторяются одни и те же темы, хотя каждая их вариация вносит что–то новое в общую картину учения святого. Что касается истории, послания не говорят нам об этом почти ничего, и только интересное упоминание Ария и его ереси [ [31]] позволяет предположить датировку всей серии посланий (не похоже, чтобы их разделяли большие промежутки времени) временем где–то около 338 года, когда Антоний посещал Александрию.

Можно сделать несколько попутных замечаний общего характера. Разные переводы напоминают нам о том, что в коптском одно и то же слово должно было обозначать и ум (греч. nous), и сердце. Это, вероятно, немаловажное обстоятельство для всей дальнейшей истории христианской духовности. Далее, в контраст к Житию и жизнеописаниям Пахомия, где имя Иисуса всегда сопровождается титулом Христос, в посланиях оно довольно часто встречается в изолированном употреблении. Чтобы не делать слишком далеких выводов из факта умолчания, отметим, что пустыня, если память мне не изменяет, вообще не упоминается ни разу, а Крест — только дважды, в повторяющейся цитате из Послания Филиппийцам.

Цитирование Священного Писания в посланиях вполне отвечает тому, чего мы могли бы ожидать от человека, который всем своим знанием Священного Писания обязан исключительно внимательному слуху: разнообразные отголоски, разрозненные цитаты и, главным образом, несколько излюбленных, вновь и вновь повторяющихся стихов: Ис.53:5, Рим.8:15–18 и 32 и Флп.2:6–11. Цитаты из Евангелий, по существу, немногочисленны. Не заметно никаких следов знакомства с апокалиптической или другой апокрифической литературой, как это обнаруживается в посланиях ученика и последователя Антония, аввы Аммона.

Ведущая тема всех посланий — постоянство дела спасения, которое совершает Бог: «Не один только раз посетил Бог Свои создания». Первый раз Он посетил их Законом Своего Завета, вложенным в человека: Авраам приводится как образец такого посещения. Когда же этот насажденный в сердце закон иссох, Господь послал Моисея, чтобы дать нам писаный Закон; и Моисей «заложил для нас основание Дома Истины, который есть Вселенская Церковь». (Это чувство единства Церкви Ветхого и Нового Заветов проявляется и в обычном для Антония обращении к своим братиям, как к «святым чадам Израиля по умной их сущности — noera ousia», — практика, которую подтверждает и Первое Житие Пахомия, где вспоминается, как Антоний говорил о Орсисии, как об «истинном Израиле», и о насельниках Табениссы, как о «чадах израильских» [ [32]]). Моисей не завершил строительства. Пророки, в свою очередь, стали строить на его основании, но и они не могли завершить здания; они познали, что никакое творение не в силах исцелить великую рану человечества, и молили Бога, чтобы Он послал Свою милость, Единородного Сына, Саму Премудрость Отца и Образ Его, Того, кто, «будучи Богом… принял образ раба, и был послушен даже до смерти, и смерти крестной» (Флп.2:6–8). Господь «не пощадил Сына Своего Единородного ради нашего спасения, но отдал Его за нас и за наши прегрешения. И Он уничижил Себя, и ранами Его все мы исцелились. И словом силы Своей Он собрал нас со всех концов мира… и воздвиг сердца наши от земли и научил нас, что все мы члены друг другу» [ [33]].

Параллельно этому — различение трех родов призвания в первом послании: первый род призванных — это те, кто, подобно Аврааму, услышали зов «по закону любви, который в их природе и который изначальное Благо насадило в них при первом творении» и без промедления последовали ему; Кассиан в самом Антонии справедливо видит образец такого рода призвания [