Потребитель - [39]

У меня живот лопается от смеха, когда мы ебемся. Ты пытаешься льстить мне, говоришь мне, какая я чудесная (только потому, что ты меня насилуешь), а я мечтаю вонзить нож тебе в ухо. Я всецело предана идее твоего унижения. Я живу для этого, я думаю об этом каждую секунду.

Когда я на работе, где со мной обращаются, как с собакой, существует лишь мое тело. Мое сознание стоит на вершине монолита, глядя вниз на разбухающую толпу трусливых мужчин. Такова моя жизненная позиция (я всегда это знала) — перерезать глотки высокомерных мужчин, и слабых, робких мужчин тоже (возможно, они заслуживают забвения еще больше).

Я вдыхаю красный туман. Он проникает мне в легкие и наполняет меня истинной силой: моей похотью. Это мое тайное сознание, мое право убивать — так же как и моя обязанность. Я люблю держать твою руку, чувствуя ее погребенную силу, поглаживая ее, пока она не станет бессильна. Ты тоже это чувствуешь. Ты чувствуешь, как твоя сила уходит в меня. Ты беспомощен. Ты ничего с этим не можешь сделать. Я — магнит, который вытягивает из твоего тела последние частицы жизни. Ты живешь только для оргазма, чтобы последняя капля жизни была высосана. Я никогда не пойму, как ты можешь быть настолько глуп, чтобы стремиться к собственному распаду. Но не моя забота понимать тебя.

1985

Слепая

Я одна. Я чувствую на себе их взгляды. У меня заткнут рот. Они засунули мне в рот тряпку, пропитанную мочой (моей?). Мои глаза заклеены. Я вижу лишь красноту в своих глазах. Она движется, меняет оттенки. Настоящий источник смерти, настоящее зло, оно душит меня. Они хотят, чтобы я испытала абсолютную, цепенящую смерть, гнилую вонь красноты за моими глазами.

Я не чувствую боли. Они режут мою ногу. Я чувствую, как они врезаются в мышцу, отрезают ее, поднимают ее всем на обозрение. Теперь они будут есть ее из общей тарелки. Я слышу, как они со стоном облизываются. Опять вонзается нож. Они отрезают всю ногу до колена. Я слышу, как что-то рычит, потом — скрежет зубов по кости. Мне не больно. Краснота за моими глазами разливается по телу и согревает его. Я слушаю чавканье, пока оно не затихает.

Они толкают что-то холодное и железное мне в вагину. Оно толщиной с мужской член, но длиннее. Они проталкивают его, пока оно не упирается во внутреннюю стенку моего живота, потом резко выдергивают. Им это наскучило. Я слышу, как одна женщина говорит, что она этого хочет, что я этого не заслужила. Они смеются. Я слышу их одобрительные перешептывания и мокрый звук этой штуки, скользящей в ней туда-сюда. Единственный звук в комнате — мое дыхание и звук этой штуки, скользящей в ней туда-сюда. Потом она кончает, визжа, как умирающая лошадь, и они поздравляют ее, посмеиваясь. Они начинают лаять, как собаки, вначале — стаккато и визгливо, затем переходя в глубокий, резонирующий, непрерывный вой. Он пронзает мой череп. Краснота стирает меня на нет. Затем грубая шерсть и когти у меня на грудях — собака громоздится на меня, ее длинный язык смачивает мне лицо. Я выплевываю кляп и вою, пока не исчезаю в красном пекле.

1984

Босс

Если он не сделает то, что я говорю сейчас, я придумаю способ заставить его действовать в соответствии с моими нуждами позднее, а к тому времени мои нужды вырастут, и удовлетворение их доставит мне еще больше удовольствия: они будут включать его унижение, тыканье его лицом в дерьмо. Он не должен со мною спорить, особенно если это увидит кто-то другой — как тогда, когда я видел ребенка, который ткнул матери в глаза, когда она пыталась взять его на руки. Мать мне стала противна, и это отвращение они будут испытывать ко мне, если я потеряю контроль… Я приспосабливаю каждое свое движение для контроля, порядка, как создают тончайшую хореографию балета — формальную структуру, невидимую его участникам, которую можно наблюдать только сверху: с того места, где сижу я.

Я сильнее его, сильнее их всех. Пока они колеблются в нерешительности, пока бьются в спазмах, как выброшенная на берег рыба, жертвы бесполезной совести и подавления, я действую, исходя из своих желаний, принуждая их к реальности силой моей воли. Ключ к успеху в бизнесе: представь, затем действуй. И в эту секунду мое желание включает его очернение. Он — расширение моего воображения: я могу играть с ним, как ребенок играет со своими грезами, проходящими сквозь его сознание, когда он лепит их, чтобы они соответствовали его дрейфующим фантазиям…

Он — для моей игры, для моего пользования, для того, чтоб я мог выбросить его, когда покончу с ним.

Вот он, тут, воняет, потеет, истощен жарой и глупостью, огромной безрассудной глупостью, по которой он переставляет ноги, его ненависть к самому себе так густа в его горле, что душит его. Он не является самим собой, не принадлежит самому себе. Он смотрит, как его границы растворяются, когда я управляю им. Он пробирается сквозь усердствующую толпу. Он чувствует, как его тело расширяется, потом сжимается в такт с открытием и закрытием промежутков между их рабскими телами, пока они работают, убивая свое время, что, в свою очередь, наполняет меня гордостью за мои достижения.