Потоп - [433]

— Боже, милостив буди мне, грешной! — воскликнул женский голос тут же возле пана Андрея. В костеле послышался шепот изумления.

Ксендз продолжал читать:

— «Князем Богуславом раненный, от болезни оправившийся, поехал в Ченстохов и там собственной грудью святое место защищал, всем пример мужества и стойкости подавая. Там же, с опасностью для жизни, самое большое осадное орудие неприятеля взорвал, при совершении коего опасного дела был схвачен и жестоким врагом к смерти приговорен, а перед тем огнем пытаем…»

То тут, то там в костеле послышались женские рыдания. Оленька тряслась, как в лихорадке.

— «Но и из сей бездны изволением Царицы Небесной спасенный, к нам в Силезию направился и во время возвращения нашего в любезную нам отчизну, когда коварный враг засаду нам готовил, упомянутый хорунжий оршанский сам-четверт на всю вражескую силу бросился, особу нашу спасая. Изрубленный и рапирами исколотый, в собственной своей рыцарской крови плавая, поднят был замертво с побоища…»

Оленька схватилась обеими руками за голову и, закинув ее назад, стала жадно втягивать воздух ссохшимися губами, а из груди ее вырывались стоны:

— Боже! Боже! Боже!

Но снова раздался голос ксендза, который все сильнее дрожал от волнения:

— «Когда же заботами нашими выздоровел, то отдыхать не стал, но дальнейшее участие в войне принял, со славой отличался, служа примером рыцарству обоих народов. После же благополучного взятия Варшавы был отправлен в Пруссию под вымышленным именем Бабинича…»

Когда в костеле прозвучало это имя, шум толпы превратился в гул волн…

— Значит, Бабинич — это он! Гроза шведов, спаситель Волмонтовичей, победитель в стольких битвах — это Кмициц.

Шум все усиливался, толпа стала тесниться к алтарю, чтобы получше разглядеть Кмицица.

— Боже, благослови его! Боже, благослови! — раздались сотни голосов.

Ксендз повернулся к скамье и перекрестил пана Андрея, который, прислонившись головой к краю скамьи, напоминал скорее мертвеца, чем живого человека, ибо душа его от счастья улетела к небесам.

Ксендз продолжал:

— «Там неприятельскую страну огнем и мечом опустошил, победе под Простками главным образом способствовал, князя Богуслава собственной рукой сразил и в плен захватил. Затем, вызванный в наше староство Жмудское, и там оказал огромные услуги, а сколько городов, местечек и деревень от неприятеля спас, про то тамошние жители лучше всех ведают».

— Знаем! Знаем! Знаем! — загремело в костеле…

— Утихните! — сказал ксендз, поднимая вверх королевское письмо.

«Посему мы, — продолжал он читать, — помня все его заслуги перед троном и отчизной, кои столь велики, что больших не мог бы сын оказать отцу и матери, порешили мы объявить этой нашей грамотой, чтобы столь великого кавалера, веры, престола и Речи Посполитой защитника, людская злоба не преследовала и чтобы заслуженная слава и всеобщая любовь его окружала. Пока же воля наша предстоящим сеймом подтверждена будет и все обвинения с него снимет, пока сможем наградить его свободным ныне староством Упитским, просим любезных нам обывателей староства нашего Жмудского удержать в памяти и в сердцах сии наши слова, кои повелевает нам сказать сама справедливость, всякой власти основание».

Ксендз кончил и, повернувшись к алтарю, стал молиться; пан Андрей почувствовал вдруг прикосновение чьей-то мягкой руки: взглянул — это была рука Оленьки… И не успел он опомниться и вырвать свою руку, как панна поднесла ее к губам и поцеловала в присутствии всего народа.

— Оленька! — воскликнул изумленный Кмициц.

Но она встала, закрыла рукой лицо и сказала мечнику:

— Дядя, пойдемте скорее!

И они ушли через дверь ризницы.

Пан Андрей попробовал встать и идти за ними, но не мог… Силы совершенно оставили его.

Зато через четверть часа он очутился перед костелом — его вели под руки пан Володыевский и пан Заглоба.

Толпы шляхты и крестьян теснились вокруг него; женщины с любопытством, свойственным их полу, спешили взглянуть на этого страшного некогда Кмицица, теперь спасителя Ляуды и будущего старосту. Круг смыкался все теснее, и ляуданцам пришлось окружить Кмицица и защитить его от натиска толпы.

— Пан Андрей, — проговорил пан Заглоба, — вот какой гостинец мы тебе привезли… Ты, полагаю, не ждал такого?.. А теперь в Водокты, в Водокты, на обручение и свадьбу!

Дальнейшие слова Заглобы затерялись в громких криках ляуданцев, повторявших за Юзвой Безногим:

— Да здравствует пан Кмициц!

— Да здравствует пан староста упитский!

— Да здравствует! — подхватила толпа.

— В Водокты! Все! — грянул пан Заглоба.

— В Водокты! В Водокты! Сватать пана Кмицица, нашего спасителя! В Водокты! К панне!

Все засуетились. Ляуданцы садились на лошадей, другие бежали к возам, к бричкам, к телегам. Пешие побежали напрямик через поля и леса. Крики: «В Водокты!» — гремели по всему местечку. Дорога запестрела разноцветными группами людей.

Пан Кмициц ехал на возке вместе с Володыевским и Заглобой и поминутно обнимал то того, то другого. От волнения говорить он не мог… К тому же они мчались так, точно на Упиту напали татары. За ними мчались все брички и возы.

Они были уже далеко за городом, когда вдруг пан Володыевский наклонился к уху Кмицица.