Потоп - [430]

Однажды они поехали верхом в Митруны, где отстраивали сгоревшие во время войны амбары и овины. По дороге они хотели заехать в костел. Была как раз годовщина битвы под Волмонтовичами, когда Бабинич спас всех от гибели. Целый день они были заняты и только вечером отправились из Митрунов. Возвращаться им пришлось через Любич и Волмонтовичи. Панна, завидев лишь крыши любичских домов, отвернулась и стала быстро читать молитвы, чтобы отогнать мучительные воспоминания; мечник ехал молча, внимательно оглядываясь по сторонам; миновав ворота, он сказал:

— Это настоящая панская усадьба! Любич — это два таких поместья, как Митруны.

Оленька продолжала шептать молитву.

Но в мечнике, по-видимому, проснулся прежний страстный хозяин, а быть может, и свойственная шляхте любовь к тяжбам; вскоре он проговорил как бы про себя:

— А ведь это наше по праву!.. Биллевичи это потом и кровью купили. Тот несчастный, должно быть, погиб уже, раз не заявлял претензии, а если и заявит, то закон на нашей стороне.

И он обратился к Оленьке:

— А ты как полагаешь?

— Проклято место это! Пусть с ним будет что будет.

— Но, видишь ли, закон на нашей стороне! Место это проклято, ибо было в дурных руках, а в хороших на него снизойдет благословение Божье… Закон на нашей стороне!..

— Никогда! Я ничего знать не хочу! Так завещано дедушкой, и пусть его родственники берут!

Сказав это, она погнала свою лошадь; мечник тоже пришпорил свою, и они замедлили ход только на лугу. Тем временем настала ночь, но было совершенно светло, так как из-за волмонтовичского леса выплыла огромная, красная луна и залила золотистым светом всю окрестность.

— Бог дал чудную ночь, — сказал мечник, поглядывая на луну.

— Как Волмонтовичи блестят издали! — заметила Оленька.

— Бревна новых домов еще не почернели.

Дальнейший их разговор прервал скрип телеги, которой они разглядеть не могли, так как в этом месте дорога шла холмами; но вскоре они увидели четверку лошадей, запряженных попарно, и большую телегу, которую окружала группа всадников.

— Кто бы это мог быть? — произнес мечник. И остановил лошадь. Оленька остановилась вместе с ним.

Телега все приближалась и наконец поравнялась с Биллевичами.

— Стой! — окликнул мечник. — Кого вы там везете?

— Пана Кмицица! — сказал один из всадников. — Он ранен венгерцами под Магеровом.

— С нами крестная сила! — воскликнул мечник.

У Оленьки все заплясало перед глазами; сердце замерло, в груди захватило дыхание. Какой-то голос кричал в ее душе: «Господи боже! Это он!» Она почти потеряла сознание и не знала, где она и что с нею.

Но не упала с коня на землю, так как инстинктивно ухватилась за край телеги. И когда она наконец пришла в себя, взгляд ее упал на неподвижное тело, лежавшее в телеге.

Да, это был он, Андрей Кмициц, хорунжий оршанский. Он лежал навзничь; голова его была перевязана, но при ярком свете луны можно было прекрасно разглядеть его бледное, спокойное лицо, точно высеченное из мрамора или застывшее под ледяным дыханием смерти… Глаза глубоко впаяли и были закрыты; он не подавал никаких признаков жизни.

— С Богом! — сказал, снимая шапку, мечник.

— Стой! — воскликнула Оленька. И тихим, торопливым, лихорадочным голосом стала спрашивать: — Жив он еще? Или умер?

— Жив, но смерть близка.

Мечник, взглянув в лицо Кмицицу, произнес:

— Не довезти вам его до Любича!

— Приказал непременно везти, хочет там умереть.

— С Богом! Торопитесь!

— Бьем челом!

Телега тронулась дальше, Оленька и мечник во весь опор помчались в противоположную сторону. Точно два ночных призрака, пронеслись они через Волмонтовичи и примчались в Водокты, не сказав дорогой ни слова друг другу. Только, слезая с коня, Оленька обратилась к дяде:

— Надо послать ему ксендза. Пусть кто-нибудь сейчас же едет в Упиту.

Мечник пошел исполнить ее поручение, а она побежала в свою комнату и опустилась на колени перед образом Пресвятой Девы.

Часа два спустя, уже ночью, у ворот усадьбы раздался звук колокольчика. Это ксендз проезжал мимо со Святыми Дарами, направляясь в Любич.

Панна Александра все еще стояла на коленях. Уста ее шептали молитву, которую читают за умирающих. Когда она кончила ее, она сделала три земных поклона, повторяя:

— Господи, да зачтется ему, что он погибает от руки неприятеля! Да зачтется ему, что он погибает от руки неприятеля!.. Прости прегрешения его! Помилуй его!

Так прошла для нее вся ночь. Ксендз пробыл в Любиче до утра и, возвращаясь, заехал в Водокты. Она выбежала к нему навстречу.

— Уже? — спросила она.

— Жив еще! — ответил ксендз.

В течение следующих дней из Водокт в Любич ежедневно скакали гонцы и каждый раз возвращались с одинаковым ответом: «Жив еще!» Наконец один из них привез известие, полученное от цирюльника, что Кмициц не только жив, но даже выздоровеет, так как раны заживают и силы рыцаря возвращаются.

Панна Александра пожертвовала щедрые дары в упитскую церковь, но с этого дня гонцов уже не посылали, и — странное дело! — в сердце девушки ожила прежняя обида на пана Андрея.

Ежеминутно приходили ей на память его преступления, которые она не могла ни забыть, ни простить. Одна смерть могла их предать забвению. Но раз он выздоравливает, они опять будут тяготеть над ним. А все-таки все, что можно было сказать в оправдание этого человека, она твердила каждый день…