Потоп - [426]

Он отчаялся уже спасти свой полк и не хотел только попасть в руки Бабиниа, так как всем было известно, что этот жестокий воин, чтобы не обременять себя пленными, предпочитал их вешать.

И вот несчастный англичанин бежал, как олень, преследуемый стаей волков, а Бабинич упорно гнался за ним; оттого он и не вернулся в Волмонтовичи и даже никого и не расспрашивал, какой именно отряд ему удалось спасти.

Настали первые заморозки, и бегство становилось все труднее: на лесной дороге оставались следы копыт. На полях уже не было травы, и лошади голодали.

Рейтары не смели подолгу задерживаться в городах из опасения попасть в руки преследующего их по пятам неприятеля.

Наконец положение их стало ужасно: они питались только листьями, корой и собственными лошадьми, которые падали от усталости.

Спустя неделю солдаты сами стали просить своего полковника вступить в сражение с Бабиничем, так как они предпочитали скорее погибнуть в бою, чем от голода.

Гамильтон послушался и, остановившись возле Андронишек, стал готовиться к битве. Силы шведов были гораздо слабее, и англичанин не мог даже мечтать о победе, особенно над таким противником. Но он был уже так измучен, что хотел погибнуть…

Битва, начатая под Андронишками, кончилась в окрестностях Троупей, где пали остатки шведского войска.

Гамильтон погиб геройской смертью, защищаясь у придорожного креста, один против нескольких ордынцев, которые сначала хотели взять его живым, но, разъяренные сопротивлением, в конце концов изрубили его саблями.

Люди Бабинича так уже устали, что не имели ни сил, ни желания идти в Троупи. И, не сходя с тех мест, где они стояли во время битвы, они расположились на ночлег и развели костры среди неприятельских трупов.

Поужинав, все уснули крепким сном.

Даже татары отложили обыскивание трупов на завтрашний день.

Кмициц, который главным образом заботился о лошадях, не противился этому отдыху.

На следующий день он встал очень рано, чтобы подсчитать потери после ожесточенного боя и справедливо разделить добычу. Тотчас после завтрака он стал на возвышении у подножия того креста, где погиб полковник Гамильтон, а польские и татарские старшины по очереди подходили к нему и докладывали о количестве выбывших из строя. Он слушал, как сельский хозяин слушает летом отчеты своих экономов, и радовался победе…

Но вот к нему подошел Акбах-Улан, более похожий на какое-то страшилище, чем на человека, так как в битве под Волмонтовичами ему разбили нос рукояткой сабли. Поклонившись, он подал Кмицицу запачканные кровью бумаги и сказал:

— Эффенди, у шведского вождя нашли какие-то бумаги, которые я тебе вручаю, согласно приказанию!

Действительно, Кмициц раз навсегда отдал приказ, чтобы все бумаги, найденные при трупах, отдавать ему сейчас же после битвы; часто он узнавал из них о намерениях неприятеля и принимал соответственные решения.

Но в эту минуту спешить было нечего, а потому, кивнув Акбаху, он спрятал бумагу за пазуху. Акбаха он отослал к чамбулу и велел сейчас же отправляться в Троупи, где предстоял более продолжительный отдых.

Перед Кмицицем прошли его отряды, один за другим. Впереди шел чамбул, который насчитывал уже не более пятисот человек: остальные погибли в сражениях. Зато теперь у каждого татарина было зашито в седле, в тулупе и в шапке столько шведских риксдалеров, прусских талеров и дукатов, что каждого из них можно было ценить на вес серебра. Притом эти татары совсем не походили на обыкновенных татар: все, кто был послабее, погибли от трудов и лишений, остались только отборнейшие, рослые воины, обладавшие железной выносливостью и железными руками. Благодаря постоянной практике они были теперь так обучены, что даже в открытой битве могли помериться с легкой польской кавалерией, а на шведских рейтар и прусских драгун они ходили, как волки на овец. В битвах они с особенной яростью защищали тела павших товарищей, чтобы потом поделиться их деньгами.

Теперь они молодецки проходили перед паном Кмицицем, ударяя в литавры, свистя на дудках и потрясая бунчуком, и шли так стройно, что не уступали регулярным войскам. За ними прошел отряд драгун, с большим трудом сформированный Кмицицем из добровольцев, — вооруженный рапирами и мушкетами. Командовал ими бывший вахмистр Сорока, теперь уже произведенный в ротмистры. Отряд этот, одетый в однообразные мундиры, снятые с прусских драгун, состоял по большей части из людей низшего сословия, но Кмициц и любил таких людей, так как они слепо повиновались и безропотно переносили всякие лишения.

В двух отрядах, которые шли за драгунами, служила исключительно шляхта. Это были люди буйные и неспокойные, которые под командой другого вождя превратились бы в шайку грабителей и только в железных руках Кмицица стали похожи на регулярное войско. В бою они были не так стойки, как драгуны, зато были страшнее их в первом натиске, а в рукопашной схватке превосходили все войско, ибо каждый из них знал фехтовальное искусство.

За ними прошло около тысячи новобранцев-волонтеров, лихих молодцов, но над ними надо было еще много поработать, чтобы сделать их похожими на настоящих солдат.