Потоп - [13]

Да! И вот еще почему оборотень кинулся на нее исподтишка, ни на мгновение не остановившись перед нападением! Он выследил Золотинку, узнал ее, естественно было предположить, что волшебница явилась сюда для того, чтобы отнять добычу. Оборотень, без сомнения, уже понял, что имеет дело с Сороконом и сходил с ума, не имея возможности до него добраться.

…Но если бежать, то бежать немедленно. Оставить Поплеву и вступить в открытое противоборство с Рукосилом. Что тогда сделает чародей с Поплевой?

Напоминал о себе окровавленный Тучка. Золотинка старалась о нем не думать, чтобы не возбуждать в себе мстительную ненависть к Рукосилу, чувство и недоброе, и неосторожное — несвоевременное. Но Тучка присутствовал в каждой мысли ее и в побуждении. Тучка требовал терпения… и все равно мести.

Да только… Нет. Едва ли Золотинка сумеет справиться с Рукосилом в ближайшие годы. Даже обладая Сороконом. На стороне чародея главное — на его стороне знания.

Она вспомнила Рукосилову библиотеку.

И спохватилась, что не убрала до сих пор Сорокон от чужих глаз. Тогда, не обращая внимания на камни и сучки, быстро сбежала к ручью, промыла цепь, закрывши ее собой от взгляда сверху, со стороны хода, одела на шею и заправила под платье. Плоскую цепь можно было бы обнаружить теперь только нарочно Золотинку обыскивая.

Она смочила разгоряченное лицо и походила по бьющей в голени ледяной воде, чтобы остыть. Но все равно прохватывал ее озноб, и Золотинка не сразу сообразила, что от холода. Она двинулась было к началу скальной лестницы, тотчас же передумала и возвратилась, чтобы засыпать скелет на дне ямы. Следовало, наверное, закопать и оборотня, но больно уж было противно, Золотинка не стала задерживаться.

Сорокон холодил грудь, прикосновение ощущалось болезненно, и Золотинка знала, что он согревается. Долго еще он будет впитывать тепло человеческой души, месяц за месяцем, годы будет он жить и развиваться Золотинкиным естеством, набираясь сил и одухотворяясь. Будет пропитываться Золотинкиными чувствами и мыслями, приноравливаться к ее повадкам и нраву. Отдавая, расходуя себя на Сорокон, Золотинка и сама станет меняться, потому что влияние это обоюдное. Болезненные, похожие временами на ожог прикосновения камня несли в себе память прошлого, страшный, жестокий опыт Сорокона. Это нужно будет перетерпеть, чтобы приручить к себе тяжелый, а, может быть, и вздорный, мстительный камень — не много хорошего он видел при последних хозяевах.

Золотинка бросила взгляд на недвижное тело колдуна и отправилась назад в замок.

На пороге горного входа Дракула подал руку. Кажется, он хотел спросить. Несомненно хотел. Однако жизненные воззрения Дракулы, по всей видимости, носили столь определенный, завершенный характер, что исчезала надобность в уточнениях. Общая широта взглядов позволяла обходиться без подробностей. Можно сказать, дворецкий избегал частностей, сознательно ими пренебрегал. Пренебрег и на этот раз. А когда спустя время заговорил, то выразил свою мысль не вопросом, а сразу — для краткости — утверждением:

— Кровь.

Притворно понурившись, Золотинка сидела на полу, но тут очнулась — выразительный испуг человека, у которого совесть не чиста, а руки по локоть в крови. Возможно, Дракула испуг и подметил, но от уточнений опять же воздержался. Вместо того, он позвал слугу:

— Вина!

В корзине с ключами уместилась и бутылка. Дворецкий взбодрил себя хорошим, продуманным и прочувственным глотком, а потом достал большой полотняный платок, смочил его и опустился к Золотинке. Тут только, когда пронзительно защипало, кольнуло свежей болью, Золотинка обнаружила, что ноги разбиты в кровь. Дракула промыл вином обе ступни, вытер и самолично надел узкие туфельки.

— Гиблое ущелье, — произнес он, вставая. — Я помню всех, кто спускался. Не такой уж большой труд запомнить. Кто побывал в гиблом ущелье, не живет.

— Что же вы прежде не говорили? — усмехнулась Золотинка. — Прежде, чем я решилась?

— Разве? — удивился Дракула. — Не говорил? Должно быть, нет, в самом деле. Впрочем, позвольте заметить, принцесса, вы не производите на меня впечатление человека… мм… женщины, юной прекрасной женщины, девушки, которой дорога жизнь.

После этого Дракула затворил скрипучую дверь, запер оба замка, а ключи оставил при себе.

— Я пойду вперед, — сказала Золотинка и забрала у слуги факел.

На росстанях дворецкий показывал, куда повернуть, но Золотинка все равно мешкала, оглядываясь и переспрашивая. Тем временем она выписывала копотью на потолке простенькие условные знаки. Верный своим жизненным воззрениям, Дракула такого рода пустяков не замечал. А Золотинка, рисуя невзначай факелом, разговаривала особенно задиристо и звонко: куда ведет этот ход? За этой дверью что? Дворецкий отвечал.

— А за этой? — остановилась Золотинка.

— За этой? Сколько помнится, ничего.

— Ничего? Тогда откройте.

Ключ отыскался довольно скоро, ключи были подобраны на большие проволочные кольца в известном Дракуле порядке. Однако предупредил:

— Не знаю, откроем ли. Не помню, когда открывали.

И вправду, ключ проворачивался туго и вполоборота стал в замке намертво.