Потерявшая сердце - [15]

— Какой такой долг, не пойму, — развела руками Зинаида.

— Тут и понимать нечего, — отрезал брат и добавил, понизив голос: — Елену Денисовну никому в обиду не дам.

— Ты не влюблен ли, Афанасий? — ехидно рассмеялась она.

— Даже думать об этом не смей! — прикрикнул он на сестру.

— Тогда я в толк не возьму, братец, зачем тебе все эти хлопоты? Или… погоди… — Зинаиду вдруг осенило. — Ты, кажется, сказал вчера, что она ждет большое наследство? Так вот где собака зарыта! Хочешь потом получить с нее кругленькую сумму, так?

Афанасий не успел ничего ответить, потому что в это время в комнату вбежала Хавронья.

— Хозяйка, — взволнованно обратилась она к Зинаиде, — госпоже наверху плохо, ее прямо выворачивает наизнанку…

Брат и сестра бросились в комнату Елены. Юная графиня полусидела на смятой постели. Она была бледна, как полотно, и, увидев вошедших, чуть слышно прошептала:

— Не знаю, что со мной творится…

— А я знаю! — вдруг воскликнул Афанасий. — Здесь такая вонь, кого угодно стошнит! Надо перевести гостью в столовую, — предложил он сестре. — А я переберусь сюда.

— Как скажешь, братец — с деланой улыбкой повиновалась Зинаида. Она решила не перечить, твердо уверовав, что Афанасий извлечет выгоду из знакомства с Еленой и поделится с ней потом частью графского наследства.

Он бережно взял девушку на руки и отнес ее в столовую, уложив на диван. Действительно, к вечеру юная графиня почувствовала себя гораздо лучше и даже поужинала с братом и сестрой. Зинаида была с нею обходительна и дружелюбна, однако вопросы, которые она ей задавала, Афанасия озадачивали.

— Сколько душ крестьян было у покойного вашего батюшки? — интересовалась лавочница, пристально разглядывая гостью.

— Точно не могу сказать, — отвечала графиня. — К подмосковной усадьбе, куда мы собирались с матушкой бежать от французов, было приписано до двухсот душ, а то и поболее. А всего, кажется, около десяти тысяч мужиков в семнадцати деревнях.

Цифра произвела на Зинаиду огромное впечатление. Она заерзала на стуле и с уважением взглянула на брата.

— Должно быть, ваши деревни приносили немалый доход? — продолжала она гнуть свою линию.

— Я никогда особо этим не интересовалась, — призналась Елена. — Знаю только, что доходы во многом зависят от управляющих имениями и от старост деревень, а также оттого, насколько хорошо родит земля в данной губернии. К примеру, отец жаловался на одного управляющего в нашем южном поместье. Там и земля была хороша, и крестьяне трудолюбивы, а вот управляющий попался вороватый, да к тому же беспричинно истязал бедняг. Батюшка хотел его прогнать, но война помешала…

— Довольно об этом, — вмешался Афанасий, увидев, что воспоминания действуют на девушку не лучшим образом. Графиня погрустнела, ее щеки снова покрыла нездоровая бледность. — Завтра я поеду в Павловск, на разведку, — сообщил он и добавил: — Засиживаться здесь нам без надобности.

— Погоди-ка, братец, — остановила его благородный порыв Зинаида. — Так дело не пойдет. Посмотри на себя в зеркало! Ты одет, как разбойник, а с такой бородищей могут расхаживать по столице разве что попы. Бороду надобно сбрить, волосы коротко остричь, и еще я постараюсь одолжить для тебя немецкое платье.

— Одолжить? Купить тогда уж? — удивился Афанасий.

— С луны ты, что ли, свалился? — рассмеялась она. — На что покупать дорогую новую одежду, когда носить ты ее будешь всего пару дней! Васильевский остров кишмя кишит немцами. У меня много знакомых среди лавочников. У них-то и раздобуду.

— Твоя сестрица очень разумно говорит, — впервые за последние сутки улыбнулась графиня. — Матушка-императрица сплошь окружена немцами, и в таком наряде тебе легче будет проникнуть во дворец. И насчет бороды — правда! В Петербурге ты станешь легкой добычей для первого встречного жандарма.

— Раз так, будь по-вашему, — развел руками Афанасий. — Брейте, стригите, хоть на лысо. Мне не привыкать.

За какой-то час Зинаида с помощью мыла, бритвы и ножниц совершила чудо, изменив внешность брата до неузнаваемости. Елена ахнула, когда перед ней предстал безбородый красавец, с сияющими небесно-голубыми глазами. Афанасий разом помолодел, будто вместе с разбойничьей гривой сбросил и бремя тяжелых воспоминаний. В первую минуту графиня даже слегка смутилась, едва узнавая в этом парне своего спасителя, и только встретив его взгляд — преданный и бесконечно добрый — успокоилась и ответила ему улыбкой.

Граф Евгений Шувалов, проехав больше половины пути, начал понимать, что денег, вырученных им за перевод зингшпиля, вряд ли хватит до Санкт-Петербурга. Хоть пристанционные трактиры, не в пример московским, были дешевы, из-за нехватки лошадей приходилось засиживаться в них подолгу. Среди путешественников преобладали господа офицеры, мелкие чиновники, а также небогатые купцы, не имевшие собственных экипажей. Все желали непременно поспеть в столицу до разлива рек.

Станционные смотрители не брезговали взятками, и если у путешественника не было при себе какой-либо важной государственной бумаги, дело решали деньги. Евгений вынужден был несколько раз прибегнуть к этому старому русскому способу, ускоряющему любое предприятие, и оттого кошель его быстро опустел. Написать же матушке о своем бедственном положении и попросить помощи он считал для себя крайне унизительным. Да и вряд ли Прасковья Игнатьевна смилостивится над непокорным сыном, посмевшим ослушаться ее приказа ехать во Владимирское поместье и вместо этого тайно сбежавшим из дома. Уж чего-чего, а ослушания она никогда ему не прощала.