Потерявшая разум. Откровенная история нейроученого о болезни, надежде и возвращении - [19]
По польским меркам мы были обеспеченными, успешными людьми с широким кругом общения. Предыдущий, 1978/79 учебный год мы провели в Иллинойсском университете в Урбане-Шампейне, где Витольд учился по обмену, по программе Фулбрайта. У нас были большие планы на будущее, и рак в них не входил.
На следующий день мы прямо с утра поспешили на прием в ту же самую варшавскую поликлинику. Холодным официальным тоном врач повторил свой диагноз: Витольда не станет через несколько месяцев. «Лечения не существует. Готовьтесь», – сказал он. Я почувствовала, что земля уходит из-под ног. Медсестра сунула мне в ладонь валиум и выпроводила нас за дверь.
«Мы никому об этом не скажем», – прошептал Витольд той ночью, когда мы лежали в постели. Тогда в Польше все, что касалось рака, было стигматизировано. Даже наши образованные и просвещенные друзья смотрели на эту болезнь как на слабость и потерю контроля над своей жизнью. Говорить о ней считалось неприличным.
Пару дней спустя онколог подтвердил, что у Витольда меланома, и назначил срочную операцию. Через несколько недель опухоль была удалена, и он начал проходить курс химиотерапии.
Установка для инфузионной терапии в Институте онкологии на Вавельской улице в Варшаве выглядела зловеще. Вдобавок мы, как и большинство людей в то время, почти ничего не знали о химиотерапии. Никто не объяснил, чего следует ожидать, с какой целью проводится это лечение. Врачи и медицинский персонал не общались с пациентами, и семьи оставались наедине со своей бедой. Интернета еще не было, и получить какую-либо информацию было очень сложно. Тем не менее я понимала, что наш случай тяжелый. Рак (особенно меланома) считался смертельным заболеванием. Выживали немногие.
Но шли недели, а Витольд не умирал. После операции и нескольких курсов химиотерапии он вернулся к нормальной жизни, а я быстро начала забывать о том, что мы вообще сталкивались с раком. И не просто забывать – я намеренно пыталась избавиться от воспоминаний о его болезни, стараясь загнать их в самый темный угол сознания и спрятать за напускной веселостью, водкой и вечеринками.
Но этот кошмар, скрываясь глубоко в подсознании, продолжал нависать над нами. Витольд становился все более замкнутым. Мы оба отрицали то, что дело серьезное, и это отталкивало нас друг от друга. Мне было страшно, как бы я ни пыталась убедить себя в обратном. Страх разделял нас, мы становились все более чужими.
К концу 1981 года политическая ситуация в Польше стала зеркальным отражением нашего распадающегося брака. В декабре, пытаясь подавить внутреннюю политическую оппозицию, коммунистическое правительство ввело военное положение. Это сильно ограничило права граждан, обрушило уже и без того шаткую экономику. Варшавские улицы были перекрыты танками, город патрулировали военные в полном вооружении. Чтобы согреться ночью в мороз, они разводили костры, и огненные всполохи мелькали по всему городу. Мы как будто попали в другой, чужой и пугающий мир, больше похожий на зону военных действий. Длинные очереди тянулись к опустевшим продуктовым магазинам, солдаты на блокпостах проверяли документы, люди боялись ареста и спешили попасть домой до комендантского часа, наших друзей посадили в тюрьму.
К тому моменту, когда я влюбилась в другого мужчину, в Мирека, наш с Витольдом брак уже изжил себя. Этой мыслью я успокаивала себя каждый раз, когда Мирек обнимал меня. Он всегда был рядом – как раз это нужно было мне и детям. Известие о моей неверности для Витольда стало ударом. Он пропал из нашей жизни, переехал во Францию и за следующие два года всего несколько раз навещал детей – попасть с Запада к нам тогда было непросто.
В один из приездов, уже уходя, Витольд обернулся в дверях и сказал, что я прекрасная мать, что я всегда горой стояла за наших детей и что он завидовал моей самоотверженной привязанности к ним. Он был каким-то грустным, нежным и тихим. Витольд дружески поцеловал меня на прощание, чего не делал с тех пор, как мы расстались.
Тогда я не знала, что эти его слова окажутся последним, что он сказал мне. В мае 1985 года, через несколько месяцев после приезда в Варшаву, он умер в больнице в Бордо от метастазов в мозге. Тогда рак мозга был неизлечим.
Когда я об этом узнала, меня начало трясти, дети плакали. Они были слишком маленькие, и мы с семьей Витольда решили, что на похороны поеду я одна. Позже я пыталась рассказать детям о смерти их отца, но они не хотели говорить об этом. В итоге мы просто двигались дальше как могли, каждый по-своему. Но смерть Витольда до сих пор нависала над нами, и столкновение с меланомой имело для нашей семьи особое значение.
К 1 февраля 2015 года, через три дня после операции, я достаточно окрепла, и меня выписали из клиники. Мы с Миреком отправились к моей сестре, где я могла продолжать восстанавливаться под присмотром докторов.
Во мне все еще бурлили стероиды, которые прописали для предотвращения отека мозга, и я чувствовала себя супергероем с безграничными способностями – слетевшая с катушек женщина без тормозов. Из Бостона я написала множество писем в администрацию Национального института психического здоровья, руководителям клинических и научных исследований, в которых старалась перед смертью рассказать им все, что считала нужным. В этих посланиях определенно был смысл, но из-за моей подпитанной стимуляторами кипучей энергии они получились излишне длинными и пространными.
Послевоенные годы знаменуются решительным наступлением нашего морского рыболовства на открытые, ранее не охваченные промыслом районы Мирового океана. Одним из таких районов стала тропическая Атлантика, прилегающая к берегам Северо-западной Африки, где советские рыбаки в 1958 году впервые подняли свои вымпелы и с успехом приступили к новому для них промыслу замечательной деликатесной рыбы сардины. Но это было не простым делом и потребовало не только напряженного труда рыбаков, но и больших исследований ученых-специалистов.
Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.
Монография посвящена проблеме самоидентификации русской интеллигенции, рассмотренной в историко-философском и историко-культурном срезах. Логически текст состоит из двух частей. В первой рассмотрено становление интеллигенции, начиная с XVIII века и по сегодняшний день, дана проблематизация важнейших тем и идей; вторая раскрывает своеобразную интеллектуальную, духовную, жизненную оппозицию Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого по отношению к истории, статусу и судьбе русской интеллигенции. Оба писателя, будучи людьми диаметрально противоположных мировоззренческих взглядов, оказались “versus” интеллигентских приемов мышления, идеологии, базовых ценностей и моделей поведения.
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.
Что такое, в сущности, лес, откуда у людей с ним такая тесная связь? Для человека это не просто источник сырья или зеленый фитнес-центр – лес может стать местом духовных исканий, служить исцелению и просвещению. Биолог, эколог и журналист Адриане Лохнер рассматривает лес с культурно-исторической и с научной точек зрения. Вы узнаете, как устроена лесная экосистема, познакомитесь с различными типами леса, характеризующимися по составу видов деревьев и по условиям окружающей среды, а также с видами лесопользования и с некоторыми аспектами охраны лесов. «Когда видишь зеленые вершины холмов, которые волнами катятся до горизонта, вдруг охватывает оптимизм.