Потерянный шпион - [54]

Ну что же, сержант, нам предстоит работа сложная и интересная – если, распутывая этот клубок, мы с тобой останемся живы, поздравим друг друга и крепко выпьем, за мой счет, разумеется! – Он отпустил сержанта и пошел переодеваться – сегодня у него была одна очень важная встреча.

Если перед главными воротами дворца Крон-Регента повернуть направо и пройти по узенькой улице, спускающейся вниз с холма вдоль стены старого монастыря, то попадешь в Старый Город. Здесь, совсем недалеко от здания Департамента Государственной Стражи есть небольшая круглая площадь, мощенная тесаным булыжником. В центре этой площади высится большой гранитный постамент. В год, когда Империя одержала победу в Большой Войне, на нем была установлена отлитая из бронзы статуя Императора Максимуса IV, одновременно грозная и величественная. Заложив руки за спину, одетый в повседневный генеральский камзол, великий Император мрачно смотрел на Запад, откуда вот уже более полутысячи лет исходила угроза и откуда на просторы Империи регулярно рвались орды новых и новых завоевателей. Император смотрел на Запад, и во взоре его было грозное предостережение всем тем, кто впредь будет мечтать о легкой дороге на Восток. Талантливому скульптору удалось на удивление точно выразить в своем творении душу полководца, и все, кто видел статую, в один голос утверждали, что человека, простоявшего рядом с ней более минуты, начинало познабливать. Особенно тяжело было выдержать взор его бронзовых, почти черных глаз; тяжело выдержать, но еще тяжелее – отвести от них свой взгляд. Постамент, созданный известным архитектором, гармонично дополнял статую. После установления в Империи системы крон-регентского правления по многочисленным просьбам высших и средних чиновников государственной администрации статуя была снята с постамента и вывезена за город. По единодушному мнению служащих Имперских Департаментов, им очень трудно становилось делать свои ежедневные рутинные департаментские дела (или, как они еще говорили, работать и решать вопросы), дважды в день, утром и вечером, встречаясь взглядом с великим Императором. Нет, конечно же, они продолжали делать свое нужное и важное дело по освоению государственных денег, но при этом, что ни говори, испытывали какой-то ужасный дискомфорт, а это очень мешало, создавая в департаментах нездоровую психологическую атмосферу. То, что памятник был убран, встречено было всеобщей радостью, однако ее все же омрачало одно обстоятельство. Над массивным постаментом теперь царила явная пустота, пустота, резавшая глаз своей неестественностью, и в то же время эта пустота была настолько материальной, что ощущалась физически. Казалось, что над постаментом сгустилось само Время и душа Императора витает над ним. Многие чиновники полушепотом, с трепетом в голосе рассказывали своим коллегам, что вечером, в предзакатных кровавых сумерках, они не раз видели Его глаза, глаза, смотревшие не куда-нибудь, а прямо на них, и даже не на них самих, а заглядывающие им в душу, заглядывающие грозно и беспощадно. Такие рассказы порождали некие мистические слухи о том, что, дескать, в соответствии с древним преданием, Великий Император вскоре должен вернуться на эту землю, и уж Он-то, будьте покойны, наведет здесь порядок. Чем ниже стоял рассказчик этих вредных слухов на социальной лестнице и чем меньше он имел доступа к бюджетным деньгам, тем более радостными нотками голоса он окрашивал пересказываемую древнюю легенду. Это нездоровое положение дел необходимо было немедленно исправить, тем более что о таких настроениях господин зихерхайтспрезидент уже не единожды докладывал на заседаниях Высшего Совета. Решение было найдено простое и красивое – на постаменте необходимо было установить новый памятник. Модному иностранному скульптору Сюрриелли был дан заказ и выделена крупная сумма денег, что привело к появлению на круглой площади скульптурной композиции под названием «Рождество Христа». Если верить замыслу прославившегося на всю Империю скульптора, Иисус Христос появился на свет в результате какой-то чудовищной аварии на доменной печи. Потоки застывшего железа, перемешавшиеся с металлическими ломами, подковами и скобами наводили на мысль о том, что после взрыва домны расплавленный металл прорвался в цех готовой продукции и наполовину затопил его. Как и в какой момент этой трагедии явился миру Сын Божий, было непонятно, хотя каждый разглядывавший композицию человек понимал, что его появление было для металлургов как нельзя кстати.

Было около шести часов вечера, когда Шмидт, одетый как простой торговец средней руки, в потертом сюртуке и стоптанных сапогах, подошел к монументу. Сегодня у него была назначена встреча с другом его детства, замечательным алхимиком, большим, как и сам Шмидт, поклонником темного пива и истинным ученым Мишелем Блитштейном. Способности Мишеля к науке, в особенности – к алхимии, проявились еще в детстве, когда его бабушка в гневе прибегала в гимназию на родительские дни и спрашивала у директора, почему после выполнения домашних заданий треть всей ее кухонной посуды пахнет серой так, что не отмыть, треть меняет на глазах свой цвет, а еще треть взрывается в руках. Маленький Шмидт тоже любил участвовать в захватывающих алхимических опытах его друга, однако он, по совести, сам всегда признавался себе, что совершенно неспособен поспевать за полетом мысли своего однокашника и большинство из них так и остаются для него загадкой. Сейчас, в зрелом возрасте, Мишель работал в отделе алхимии Рутенбургского университета, причем в последние два года он был включен в группу разработчиков проекта государственной важности. В соответствии с Великим Планом Развития Империи было запланировано в течение пяти лет утроить внутренний совокупный продукт, или ВСП. Расчеты ученых показывали, что наиболее правильным направлением реализации этого великого проекта была скорейшая разработка философского камня, для чего ведущим университетским кафедрам алхимии были выделены значительные суммы казенных денег, и сейчас у алхимика Блитштейна в распоряжении была одна из наиболее оснащенных в Империи лабораторий.