Потерянный кров - [172]

— Вы бы на месте Сметоны позволили свободно действовать компартии? — иронизирует Липкус.

— Разумеется! И без всякой опасности для государства. В Литве на полторы тысячи человек был лишь одни коммунист-подпольщик. Я допускаю, что после легализации партии мы бы имели одного коммуниста на полтораста жителей. Стоит ли этого бояться, Антанас?

— А если одного на пятнадцать, Юозас?

— Ну и пускай, — машет руками Гердайтис. — Пожалуйста, я уступлю еще больше: пускай коммунисты набирают большинство в сейме, даже берут власть, хотя это и невозможно, конечно, поскольку литовцу чужды коммунистические идеи. Но я допускаю и это, господа. Не знаю, как вам, а мне в сороковом году казалось, что неважно, какая партия правит, лишь бы она была литовская.

— Вы — красный, господин Гердайтис!

— Никогда им не был, как ты сам прекрасно знаешь, Антанас. Просто я рассуждаю, какой вариант был наиболее приемлемым для нас в тогдашней политической ситуации, чтобы мы сохранили государственность. А в отношении международного права это весьма важно. Мы же не знаем, как сложатся обстоятельства после войны…

— Какая дальновидность! — от души смеется Туменас. — Пока русские дойдут до границ Литвы, у них пройдет желание притязать на Прибалтику. Немцы выжмут их, как лимон. И сами выдохнутся. Дядя Сэм на это и рассчитывает. Когда эти петухи насмерть друг друга заклюют, он и поставит их на место. Так полагает господин начальник уезда. Рузвельт не уступит русским Прибалтики. Это было бы плевком в лицо покойному Вильсону и престижу Америки, защитницы малых наций. Мы с господином начальником уезда…

— Вздор! Что вы там со своим уездным начальником? — грубо обрывает Липкус, которого раздражает слабость Туменаса — тот любит похвастаться своими связями. — Рано еще немцам яму копать.

— Ты что, думаешь, они войну выиграют? — обижается Туменас. — Против всего мира?

— На этот вопрос пусть ответит история, Альгис.

— Правда, коллеги. Неужели у трезво мыслящего человека могут возникнуть сомнения, кто победит в этой войне? — Туменас растерян и возмущен. — Я уже говорил вам о сегодняшнем визите человека из Каунаса. Ответственное лицо, поддерживает связь с верхами самоуправления. Известно, что немцы предложили генералу Плехавичюсу создать литовскую армию. Это немаловажный факт, господа. Генерал Плехавичюс надеется, что немцы предоставят Литве независимость. Тогда новое правительство республики объявит всеобщую мобилизацию и наши парни плечом к плечу с немцами против большевиков…

— Не очень-то соблазнительная перспектива, к чертовой матери! — ежится Гердайтис.

Дирвонайте. Юозас…

Липкус. Если не дали независимости сразу, как только выперли русских, то пускай теперь Гитлер сунет ее в свою австрийскую задницу.

Дирвонайте. Господа, не забывайте, что среди вас — женщина.

Липкус. Пускай сунет и подотрется.

Дирвонайте. Хам!

Туменас. Но это — гипотеза, коллеги. Человек из Каунаса полагает, что независимость у немцев сейчас не выпросишь — они слепо верят в благополучный исход войны. И тогда, ясное дело, видеть им литовскую армию на фронте, как свои уши, вот какие пироги.

— Странно, — смеется Гедиминас. — Не один килограмм табаку выкурили вы в этой комнате, сражаясь за независимость, а как погляжу, не очень-то обрадовались бы, вдруг получив ее.

Все недовольно уставились на Гедиминаса.

— Ваш тон неуместен, Гедиминас! — Дирвонайте оскорблена.

— Чего желать от деревни? — подхватывает Липкус. — Для мужика всегда на первом месте были свиньи да лен.

— Любопытно бы знать, Гедиминас, много ли сам своротил для блага родины? — наклоняется к нему Гердайтис. — Какие горы, если будет позволено спросить?

— Я не сражаюсь с ветряными мельницами, Юозас.

— Побольше демократии, коллеги, — пытается примирить стороны хозяин. — Гедиминас не согласен с нашей позицией, но это еще не значит, что он, если родина позовет, не исполнит своего долга.

— Кто в этом сомневается? — ухмыльнулся Липкус. — Господин Джюгас, много ли откормил в этом году свиней для немцев? Как рожь уродилась? Виноват, дал маху: забыл, что ты отказал рейху в поставках! Патриотический жест. Поздравляю с поднятием флага против оккупантов.

— Благодарю, Антанас, — мягко отвечает Гедиминас, ядовито улыбаясь сквозь облако дыма Липкусу. — Я сделал лишь то, что считал своим долгом.

— Много, отчаянно много ты сделал, — не отстает Липкус. — Ведь твои свиньи и пшеница предназначались на стол самого Гитлера. Адольф ждет их не дождется и который день голодает. Надо надеяться, вскоре главный штаб фюрера опубликует сводку, что старик с голодухи загнулся.

— Он не загнется ни из-за моих поставок, ни из-за ваших разговоров, господин Липкус. Мы с вами бьем по заднице, а есть люди, которые метят в голову.

— Знаком с такими? — Лицо Липкуса действительно приобретает цвет лимона.

— Для вас новость, что в Вентском лесу стреляют?

— О-ох! — вскакивает Дирвонайте. — Он о бандитах…

Гердайтис чмокает губами, раскачиваясь между Липкусом и Гедиминасом, словно маятник. Черт возьми! Этого еще не хватало, чтоб им предложили уходить в лес к красным!

— Я не предлагаю, Юозас, — защищается Гедиминас. — Я только говорю, что эта словесная война мне кажется смешной.