Потерянный экипаж - [61]

— А ваше мнение, майор? — спросил он у молчащего Вольфа.

Начальник разведотдела еле заметно пожал плечами.

— Мне кажется, опасения штурмбаннфюрера преувеличены. Паника — плохой советчик, господин генерала Очевидно, господин штурмбаннфюрер не может забыть печального опыта в России. Но здесь не Россия. Диверсанты не могут пользоваться здесь поддержкой населения и прятаться среди местных жителей. Это затруднит их действия, позволит обнаружить их в ближайшее время, господин генерал.

— Судите по опыту ваших людей? — ядовито спросил Раббе. — Это ваши не умеют прятаться! Русские умеют!

— Прошу вас, господа, — предупредительно поднял желтую ладонь генерал. — В рассуждениях майора есть доля истины… Но что вы предлагаете, майор?

— Повысить бдительность, господин генерал. Увеличить число контрольно-пропускных пунктов на шоссе и поставить патрули в железнодорожных будках. Большого количества солдат это не потребует, а предохранить от диверсий на железных дорогах может.

— Чушь! — сказал Раббе. — Вы говорите о вещах, о которых не имеете ни малейшего представления! Чушь!

— Но это реально! — возразил генерал. — Зато это реально!.. Господа, я попрошу вас задержаться. Я вынужден вызвать начальника штаба. Приказ будет отдан сейчас же.

— План майора Вольфа неудовлетворителен, господин генерал! — предупредил Раббе. — Я с ним не согласен.

— Тогда дайте мне два полка! — вскипел «молодящаяся дама». — Дайте мне два полка, господин штурмбаннфюрер!

Глава седьмая

Если бы ксендз Алоиз Торма мог предвидеть, к чему приведут причитания и вопли экономки, он бы предпочел, чтобы его сварливая домоправительница лишилась языка. Вздорная баба разнесла-таки по деревне, что прошлой ночью немецкие офицеры ограбили служителя божьего. Ей никак не давали покоя двенадцать мешков муки, вино и прочие припасы, пропавшие из кладовых. А над восемью сгинувшими овцами чертова экономка выла, как над умершим родственником.

Естественно, что слухи дошли сначала до местных властей, а через местные власти — до немцев.

И уже около полудня возле дома ксендза остановился грузовик с тремя венгерскими охранниками и двумя немцами в мундирах полиции.

Охранники вели себя вежливо. Поздоровались, долго вытирали ноги, перед тем как войти. Немцы этого не сделали. Старший из них, с погонами унтер-офицера, смерил ксендза враждебным взглядом и первым прошел в гостиную, оставляя на выскобленном полу серые, мокрые пятна и лепешки отставшей грязи.

Экономка и тут не сдержалась. Швырнула унтеру под ноги тряпку:

— Бесстыжие! Вытирай, вытирай ноги! Не испугалась твоих буркал! Есть бог! Он все видит!

Немцу перевели слова экономки. Унтер медленно подошел к полнолицей, дебелой женщине, коротким, сильным тычком ударил ее, и экономка захлебнулась словами, попятилась, растерянно поднося растопыренные пальцы к окровавленным губам.

— Эта разносила сплетни? — холодно спросил унтер у охранников.

Те испуганно таращились на экономку. Один кивнул.

— Взять! — приказал унтер.

Вопящую экономку схватили, второй немец ловко защелкнул на женщине наручники, ударил ее по голове, и она захрипела, обмякла.

— Господа… — еле слышно пробормотал Алоиз Торма, растопыривая дрожащие руки. — Господа… Так нельзя… Немецкая армия…

Унтер повернулся к нему:

— Эта женщина служит у вас?

— Д-да…

— Она распространяла злостный слух. Утверждала, что вы ограблены немецкими офицерами.

— Д-дело в том… — запинался ксендз. — Это недоразумение… Я понимаю. Но прошедшей ночью, действительно…

Он замялся. Происходило нечто дикое, невероятное. Он стоял посреди собственной гостиной, не решаясь присесть, и его допрашивали, как какого-то преступника! Его, пострадавшего, допрашивали, как преступника.

Ксендз покраснел. В нем закипало возмущение.

— Я протестую! — визгливым, срывающимся голосом выпалил ксендз. — Да! Я протестую, господа!

На вытянутом лице унтера не отразилось ничего. Казалось, это гипсовая маска, а не лицо.

— Так что случилось ночью? — спросил унтер.

Ксендз никак не мог совладеть с дрожью, сотрясавшей все его тело. Это было унизительно. Всю жизнь Алоиз Торма видел со стороны людей только почет и уважение. Сейчас ему отказывали в уважении. На него смотрели совсем так, как на тряпку, брошенную экономкой и все еще валявшуюся на заслеженном полу.

— Я требую уважения к сану! — выговорил, наконец, ксендз.

Неожиданно прямой рот унтера покривился.

— Ясно. Прошу вас собраться. Поедете со мной.

Ксендз выпрямился и отшатнулся, как от пощечины.

Алоиз Торма не успел опомниться, как экономку вывели из дому.

Набежавшие бабы заголосили. Унтер расстегнул кобуру, вытащил пистолет.

— В машину, быстро!

Алоиза подсадили в кабину грузовика. Грузовик рванулся с места…

Ксендз, стиснув зубы, воззвал к господу, призывая покарать насильников.

Из глаз текли слезы гнева и обиды…

В местном полицейском управлении Алоиза Торму держали недолго. Унтер позвонил, доложил о задержании, и через несколько минут грузовик опять повез ксендза куда-то. Только на этот раз в сопровождении одних немцев.

Через час, покидая по команде грузовик, Алоиз Торма узнал улицу святого Стефана в Наддетьхаза.

Но на улице Алоиз не задержался. Подталкиваемый солдатом, он рысцой проследовал сначала в калитку какого-то дома, затем в подъезд и очутился в темноватой комнате с перегородкой. За перегородкой сидел немец в черном мундире, похожем на мундиры ночных гостей Алоиза. Солдат доложил черному немцу о прибытии, тот мельком глянул на ксендза, вышел и вскоре вернулся.