Потерянные души - [30]

В совещательной комнате я взял конверт с пометкой «Травмы жертвы». Я уставился на листья, на смятую проволоку ее крыльев, увидел в жестоких подробностях то, что мое сознание не позволило мне разглядеть в то утро: неестественно распахнутые глаза, белый мрамор лица и маленькие красные губки.

Я увидел снятую крупным планом струйку крови, просочившуюся из уха на плоеный воротник костюмчика. А вглядевшись пристальней, заметил уховертку в ее ушной раковине. Природа уже тогда забирала девочку себе. Я увидел голову, повернутую почти на сто восемьдесят градусов, сломанную шею, раздувшуюся, сине-черную. На другой фотографии была снята раздавленная правая ступня. Почему-то это меня удивило: миниатюрность детской ступни.

Я смотрел на мертвого трехлетнего ребенка.

Я отошел к окну. Над опустевшим городом висел холодный тусклый глаз солнца.

В комнату вошла Лойс. Я обернулся, но она смотрела на фотографии. Закрыла за собой дверь и прижала ладонь ко рту.

Я сказал тихо:

— Кайл не был первым, кто переехал эту девочку…

И медленно объяснил все, прошел по коридору между двумя рядами снимков и прожил последний миг существования этого ребенка на земле.

Глава 14

Спустя несколько часов промышленные трубы Гэри задышали голубым огнем, будто дракон в потерянном мире. Я глядел в жидкую черноту по краю шоссе, увидел гигантский комплекс, очерченный нагими шарами света, мерцающими на фоне мрака. Сернистый воздух пропитало зловоние тухлых яиц.

Наш город выставил в полуфинал сыновей тех, кто работал на этих химических и сталелитейных заводах. Будто мы набрали мутантов из какой-то галактической тюремной колонии.

Я свернул на последний съезд с шоссе и двинулся вниз по пандусу, инкрустированному алмазами из битого стекла. Под опорами, поддерживающими шоссе, я увидел самодельный город из ящиков и брезента, лучи фар отражались на средневековых панцирях колесных колпаков. Венцы синего пламени освещали кольца друидических фигур с воздетыми руками — словно они воскрешали мертвецов. Инстинктивно я заблокировал дверцы.

В конце пандуса тлел одинокий красный свет.

Я не остановился, проехал напрямик, сделал крутой поворот и услышал, как колпак с одного из моих колес укатился в темноту.

По улицам призраками бродили проститутки в коротких юбчонках, скользя в неоновом кровотечении вывесок, — черные рабыни, прикованные к ночи золотыми звеньями. Из окошка машины я видел близорукие взгляды мужчин, курящих и пьющих возле выгоревших зданий, ряды автомобилей с открытыми капотами, поставленных на цементные блоки, заколоченные досками витрины магазинов, разбитые окна.

В большом захиревшем мотеле мужчина в сетчатой майке зарегистрировал меня. Именно тут остановились все, кто приехал на игру из нашего города. В каком-то номере звучала музыка из «Быстрого танца». Люди танцевали на стульях и на двуспальной кровати. Вечеринка перехлестнула в соседний номер через смежную дверь.

Из этого номера вышли мэр с шефом и увидели, как я открываю дверь своего. Шеф, качнувшись, остановился как вкопанный:

— Лоренс! Господи! Не ожидал увидеть тебя здесь… — Он покачивался и тыкал пальцем в ночь. — Чтобы попасть на небеса, ты должен пройти врата ада! — Тут шеф позволил своему лицу расплыться в ухмылке, и я испытал прилив жгучей ненависти к нему.

— Почему бы, шеф, вам не вернуться туда? — сказал мэр.

Шеф вроде бы нуждался в помощи, чтобы сориентироваться, куда ему идти. Прежде чем удалиться, он откинул голову и скосил глаза на меня:

— Мы добились! — При этих словах он сжал кулак. — Мы будем внукам рассказывать про завтрашний день!

Другой рукой он ухватил мое плечо для равновесия. Его дыхание было сладким от алкоголя.

— Это Планета Обезьян, вот что это такое. Знаешь, у них в команде полно черномазых, будто только что с невольничьего корабля. Ей-богу! Руки — лопатища. — Он почти повис на мне.

Я подождал, пока мэр не направил шефа к танцующим.

Шеф вопил:

— У нас тут школьный альбом. Погляди, кто против нас! Не Имеющие против Имеющих Еще Меньше, Чем Не Имеющие!

На стоянку въехала машина. Снег порозовел от вспышки стоп-сигналов. По ту сторону шоссе из депо раздавалось лязганье буферов.

Вернулся мэр.

— Пойдем в твой номер. — Он обнял меня одной рукой за плечи. — Черт, чем скорее шеф отправится на пенсию, тем лучше. Он становится обузой.

У меня в номере мэр встал у окна, освещенный со спины, так что его лицо оставалось почти невидимым. Просто силуэт в окне. Минуту-другую он молчал, только слушал ритмы музыки, вибрирующие по всему мотелю.

Я ждал, сидя на кровати — такие трясутся, если сунуть монету. Покрывало было усеяно следами от сигарет.

Мэр тяжело вздохнул:

— Перейду прямо к делу. На тебя поступила жалоба. Мне казалось, я приказал тебе не приближаться к этой женщине. Я думал, мы договорились.

— Лейкок. Он вам звонил?

Мэр отошел от окна, и его лицо материализовалось.

— Речь не о нем. А о тебе. — Он сел на стул у столика и провел рукой по волосам.

Я ничего не сказал.

— Я свою часть сделки выполнил. Заставил шефа заняться этим звонком. Он его проследил. Кэндол разговаривала со своей сестрой. Она тяжело переживает смерть ребенка. Вот о чем эти звонки, о ее вине. Она боится вернуться домой, вновь посмотреть в лицо всему этому. Люди часто поступают так, прячутся от других, прячутся от самих себя. Это психологическое проявление горя, ощущения вины. Часть процесса.