Потерянное прошлое - [10]

И тут встает один вопрос, долго уже преследовавший Чиуна, открывателя Америки – народа, а не территории, которая была открыта Мастером Кан Ви во времена расцвета империи Майя. Кто, какой именно кореец был предком Римо?

Был ли это какой-то неведомый Мастер Синанджу? Бросил ли он свое семя на почву новой нации, дабы Чиун мог теперь собрать урожай? Кто из великих Мастеров Синанджу прошлого может считаться предком Римо, не ведающего о своем происхождении?”

Чиун сидел, склонившись над пергаментом, как склоняется цветок над поверхностью пруда. И вот теперь он выпрямился и с довольным видом вручил перо Римо.

– Ты не можешь сказать, что это не правда. Возьми перо и впиши свои первые фразы в историю Синанджу.

Римо легко читал по-корейски. Чиун писал на старом литературном корейском, на который китайский язык оказал большее влияние, чем японский. Но многие знаки – например, иероглифы, обозначающие различные виды оплаты, – были изобретением Дома Синанджу. Только Дом Синанджу принес на Восток всё богатство Запада в виде даров славному Дому наемных убийц-ассасинов. Вещи, о которых не ведали прежде на Востоке, прибывали в Синанджу по морю и посуху. Мастерам прошлого приходилось изобретать собственные знаки, чтобы составить полную опись своих сокровищ. И труд их был преисполнен любви.

Римо помнил, как Чиун показал ему то место, откуда начинались его собственные записи. Они шли вслед за записями отца Чиуна, а те в свою очередь начинались там, где кончались записи отца его отца. В хрониках велся подробный учет всех близких и дальних родственников, и даже упоминался некий льстивый шут родом наполовину из Синанджу, наполовину из Пхеньяна – пользующегося дурной славой города распутных женщин и еще более распутных мужчин, места, где не подобает жить гордым выходцам из маленькой рыбацкой деревушки Синанджу.

Римо в этой истории дома ассасинов именовался “полукровкой”.

Он взял перо и еще раз перечитал написанное Чиуном. Он знал, что будущие поколения будут критически оценивать его почерк, если вообще они будут, эти самые будущие поколения. Ему пришла в голову мысль: а когда же он сам начнет воспитывать нового Мастера? Он изучил искусство Синанджу для того, чтобы служить своей стране, но оказалось, что знание Синанджу накладывает на него обязательство воспитать ученика. Средство стало целью.

Римо прочитал еще раз, что написал Чиун, затем быстро начертил знак, представляющий собой сочетание бычьих рогов и бычьего же помета. В Америке это сочетание служило просторечным обозначением вранья.

Чиун прочитал написанное своим учеником и медленно кивнул.

– Теперь, когда ты объяснил, что значит благодарность белого человека, не подтвердишь ли ты то, что слышал на крыше?

– Он имел в виду совсем не то, что сказал.

– А! Ты настолько продвинулся в своем знании Синанджу, что научился читать чужие мысли. Тогда скажи мне, о чем думаю я.

– Ты не хочешь признаться сам себе, что обучил белого.

– Если ты действительно так считаешь, тогда напиши это! – В голосе Чиуна звучал полярный холод. – Давай! Пиши! Мастер должен писать правду.

– О’кей, – кивнул Римо. – Я напишу, что работаю на некую организацию и что ты – мой учитель. Я напишу, что я много чему научился и стал не таким, каким был прежде, но все же я белый. Белый человек овладел искусством Синанджу и стал частью Синанджу. Вот что я собираюсь написать.

Чиун стоял и ждал, не говоря ни слова. Но когда Римо поднес перо к пергаменту, он быстро свернул свиток.

– История Синанджу слишком важна, чтобы дозволить подобный бред. Без истории человек – ничто. Самое плохое заключается не в том, что когда вы, белые, поработили черных, вы заставили их работать на себя. Не в том, что вы их убивали. Не в том, что отнимали у них жизнь – это во все времена делали и другие. Самое бесстыдное из того, что вы натворили, – это то, что вы отняли у них историю.

– Я рад, что ты признал, что я белый, – заметил Римо.

– У тебя от белых только недостатки. Ты не можешь быть свободен от их недостатков, потому что живешь рядом с ними.

– Меня нашли в центре Ньюарка, где меня бросила мать, специально прилетевшая из Синанджу. И я был довольно беленьким – ты же знаешь, сирот регистрируют.

– Можешь верить во что хочешь. Я знаю правду, – стоял на своем Чиун.

– Папочка, что плохого в том, что ты признаешь, что передал искусство Синанджу белому? Ты взял мясоеда, курильщика, пьяницу, дерущегося на кулаках белого человека и смог обучить его принципам Синанджу. Разве это не возвышает тебя самого?

– Я думал об этом, – сказал Чиун.

– И что?

– И я отринул эту мысль. В течение многих столетий и даже тысячелетий никто, кроме выходцев из Синанджу, не мог овладеть мудростью Синанджу. Это общепринято. И вот появляешься ты. Что это означает для нашей истории? Если даже общепринятая истина оказывается ложью, тогда где предел лжи?

– Папочка, – сказал Римо. – Я отказался от большинства своих привычек, чтобы последовать путем Синанджу. Честно говоря, не так уж много было от чего отказываться. Я не был женат. У меня была довольно гнусная работа – я был легавым. Не было постоянной подружки. Не было настоящих друзей, как я понимаю. Я любил свою страну и люблю ее до сих пор. Но я нашел нечто, что являет собой абсолютную истину. Это – Синанджу. И я готов отдать свою жизнь за это. И до сих пор мне удавалось жизнь сохранить.