Потерянная долина - [15]

Арман находился так близко от нее, что мог видеть слезы, катившиеся по щекам Галатеи. Но он не осмеливался выйти из своего укрытия из уважения к этой грусти, столь глубокой и столь спокойной.

Вдруг ему показалось, что с губ Галатеи сорвалось внятно произнесенное имя. Действительно ли? Или это ошибка воспламененного воображения? Арману показалось, что это было его имя. Сердце его сильно забилось. Выгнувшись вперед всем телом, он напряг свой слух.

– Арман! – повторила Галатея.

Так это правда! Так это он был предметом дум прекрасной Галатеи! Это его призывала она!

Одним прыжком капитан очутился рядом с девушкой и, упав на колени, воскликнул:

– Я здесь, Галатея, располагай мною! Моя душа, моя жизнь, все тебе принадлежит: я люблю тебя!

Девушка, испуганная его появлением, вскочила на ноги.

– Арман, ты был здесь? Ради Бога, удались, нас могут заметить!

– Я не боюсь ничего! Заклинаю тебя всем, что для тебя дорого, скажи мне, я не ослышался? Ты звала меня?

– Я никого не звала, – прошептала Галатея, уткнув лицо в ладони. – Я... я не понимаю тебя...

– Галатея, не прибегай ко лжи; твои уста и твое сердце не способны к ней... Я не смел даже подумать... Галатея, отвечай, ради Бога: возможно ли, чтобы ты меня любила?

Она помолчала с минуту.

– Ну что ж, Арман, – сказала она наконец, не открывая лица, – если ты, к несчастью, угадал истину, чего нам ожидать от этой роковой любви?

И между тонкими пальцами Галатеи снова заструились слезы.

– Чего нам ждать? – повторил капитан. – Счастья, Галатея, счастья чистого и беспредельного... Ах, Галатея, если бы ты любила меня, как я тебя люблю, ты не спрашивала бы, чего нам ждать от этой любви!

– Не говори так, Арман! Теперь слишком поздно скрывать от тебя истину. С первой минуты нашей встречи я поняла, что именно таким – благородным и храбрым – представляла себе человека, о котором шла речь в книгах, что читал нам Филемон, я почувствовала, что меня влечет к тебе какая-то сила... Я виновата, без сомнения, признаюсь в этом, но что ж делать, когда это правда?.. Между тем для обоих нас было бы лучше, если бы эти признания остались погребенными в глубине наших сердец, потому что скоро, может быть, завтра, мы должны будем расстаться, чтобы уже не увидеться никогда. Я никогда не смогу принадлежать тебе, я невеста другого!

– Что значат препятствия! – воскликнул молодой человек. – Люби меня, милая Галатея, и мы разрушим любые препятствия. Для тех, кто любит, нет ничего невозможного... Чтобы остаться с тобой, я готов отказаться от почестей, от славы, я поселился бы в этой долине, ты заменила бы для меня все... Если же вздумают разлучить нас, я вырву тебя отсюда хитростью или силой, я увезу тебя от тех, кто осмеливается присвоить себе права над твоей волей... О! Верь мне, Галатея! Истинная любовь торжествует над людьми и над судьбой!

Он усадил ее на траву и сам сел рядом.

Следующие минуты были полны нежных слов, сладких речей, бесконечных обетов, какими обыкновенно обмениваются влюбленные. Их шепот напоминал воркованье голубков, порхавших над соседним дубом.

И вдруг на озере послышался легкий шум. Прислушавшись, Арман понял, что кто-то приближается к ним на лодке.

– Арман, – прошептала Галатея, – это Филемон... Беги! Он мне запретил встречаться с тобой наедине.

– Что для нас значат запрещения этого старого ворчуна? Неужели мы не можем видеться, не возбуждая его тиранической недоверчивости?

– Филемон – мой второй отец, – кротко сказала Галатея. – Его неудовольствие меня огорчает.

– Ладно, я уйду, но обещай мне по крайней мере, что мы скоро увидимся... сегодня же вечером!

– Сегодня вечером?

– Почему бы и нет? Галатея, комната, которую вы занимаете с Эстеллой, сообщается с оранжереей, а дверь оранжереи всегда отперта. Тебе легко будет выйти, когда сестра уснет. А я влезу в окно – оно невысоко от земли, и буду ждать тебя под большим померанцевым деревом. Ты придешь, не правда ли? Обещай, что придешь.

– Арман, – в голосе девушки звучала нерешительность, – то, чего ты требуешь, дурно, очень дурно, я в этом уверена!

– Галатея, чего тебе бояться?

– Я не знаю... но... Я подумаю... А теперь уходи, Филемон уже близко.

– Ты придешь?

– Может быть.

– Прощай же, милая Галатея. Прощай! До вечера!

Он прильнул к губам девушки и исчез за деревьями.

В следующую минуту позолоченный нос лодки раздвинул кусты, и Филемон, опираясь на весла, подозрительно осматривал луг Анемонов.

Арман, взволнованный не менее Галатеи, бежал через кустарник не разбирая дороги, и вовсе не думал о том, к чему могла привести страсть, сопротивляться которой было столько причин. Он не рассуждал о препятствиях, отделявших его от Галатеи, и всем сердцем верил, что легко преодолеет их. Сейчас лишь одна мысль занимала его – мысль, что он любим. Арман то и дело останавливался, чтобы сказать самому себе: «Я любим Галатеей»; деревья казались ему зеленее, небо чище, воды прозрачнее, цветы душистее, чем прежде. Эта роскошная природа торжествовала вместе с ним, это про его любовь шептали ручьи, про нее пели птицы в рощах, шелестел теплый, полуденный ветерок в цветущих акациях.

Наконец Арман достиг конца долины. Здесь не было заботливо подстриженных кустов, тропинок, посыпанных песком. Огромные скалы, будто взгроможденные рукой гиганта, поднимались к небу. Солнечные лучи, преломляясь, образовывали радугу над водопадом, ниспадающим каскадами. Цветущие растения покрывали расселины скал, и их подножие терялось в высокой траве.