Потенциал разряда - [2]

Пятнадцать-двадцать минут!

Электронные часы на пульте еще не отсчитали первую минуту после разговора Глеба с Энергоцентром. Глеб размышлял над тем, как ему следует поступить. Конечно же, полагается немедленно позвонить Козицкому, но это не спасет изотопную воду. Пока Глеб набирает номер телефона доцента, пока тот проснется и снимет трубку, будут потеряны драгоценные минуты. А что, собственно, сможет предпринять Козицкий, узнав о беде? Где Энергоцентр добудет для него высокое напряжение, если у них у самих ЧП?

Конечно же, никто завтра не осудит Глеба, если он возьмет сейчас устроится поудобнее в кресле да спокойненько вздремнет до утра. Будь на его месте даже академик семи пядей во лбу, так и тот бы ничего не смог придумать.

Однако на сон больше не тянет. Наоборот, беспокойство за сорок кубиков воды в кварцевом накопителе становится все сильнее. Оно заставило Глеба заерзать в кресле, вскочить на ноги, озираться по сторонам, будто в надежде увидеть кого-нибудь, кто смог бы подсказать, как следует поступить.

На глаза ему попал большой цветастый плакат, который биологи как-то притащили с собой и повесили на самом видном месте. Видно, специально для Козицкого. На плакате была изображена клетка. Она походила на большую чернильную кляксу салатного цвета. В центре ее располагалась клякса поменьше, черного цвета, - ядро клетки, обрамленное красной ломаной каемкой-мембраной. А между ядром и границами клетки плавала в салатной цитоплазме всякая всячина, из которой Глебу более всего запомнились митохондрии, напоминающие собой буро-коричневые перезревшие огурцы. Вот вокруг этих самых митохондрии и велись бесконечные дебаты между Козицким и биологами. Митохондрии выполняли в клетках роль энергетических станций. Именно им предстояло испытать на себе воздействие воды с изотопом водорода "4", чтобы в свою очередь вызвать в клеточной структуре двенадцатибалльный электрический шторм.

Что мог смыслить Глеб в этих "высших материях"?

Подперев кулаком подбородок и переведя глаза на зеленые, сменяющие друг друга цифры табло электронных часов, Глеб сделал еще одну попытку уговорить себя, успокоить свою совесть доводом, что все это не его ума дело, что никто не посмеет упрекнуть его, ночного сторожа, в нерадении. Даже Козицкий в своем безудержном гневе не отыщет ничего унижающего достоинство рядового лаборанта.

Но нет, уже не это занимало сейчас Глеба Санкина. Решение пришло как-то само собой, оно было до обидного простым, будничным, не походило на внезапное озарение, на итог мучительных размышлений.

Увы, у него всегда получалось не как у людей.

Теперь он мог позвонить Козицкому.

- Я слушаю...

Голос доцента как всегда был неприятно скрипучим.

- Максим Арсеньевич, - вздохнул в трубку Глеб, - тут такое дело получилось: Энергоцентр отключил высокое напряжение. Я пробовал возражать, но... Вы меня слушаете, Максим Арсеньевич?

- Слушаю... Не глухой...

- Так что мне теперь делать?

- Убираться домой.

- То есть... как домой?

- Ногами! Вот как, - гаркнул Козицкий.

И положил трубку.

Глеб озадаченно взирал на трубку в своей руке. Он не услышал ожидаемого вопля отчаяния, на который был способен единственный человек в НИИ - доцент Козицкий. На голову Глеба не обрушилась лавина проклятий. По голосу Козицкого вообще нельзя было сказать, что услышанное потрясло его, и это больше всего обеспокоило Глеба.

Но уходить Глебу было никак нельзя. Он должен был объяснить Козицкому свой поступок.

...Минут через сорок в коридоре послышались знакомые шаркающие шаги. Войдя в лабораторию и покосившись на Глеба, доцент на ходу освободился от своей волчьей дохи мехом наружу, швырнул ее на слесарный верстак, швырнул следом большую мохнатую шапку, шарф, перчатки. Все так же молча, только шумно дыша, он подошел к установке. Присев, открыл круглую крышку лючка. Ни в движениях его, ни на лице его Глеб не увидел ожидаемого крайнего возбуждения.

Козицкий извлек из установки кварцевый накопитель.

Он заглянул в цилиндрик-стакан и не увидел в нем изотопной воды. Он замер, не веря глазам своим. Потом всем телом повернулся к Глебу.

- Где вода?

Глеб глотнул. Боже, как он ненавидел и как боялся этого человека! Но что было сделано, то уже сделано.

- Я выпил ее...

Превратившись в два стеклянных шарика, глаза Козицкого устремились на это сущее для него наказание, на эту "черную кошку", которая на каждом шагу перебегала ему дорогу.

- Я ведь как рассудил, Максим Арсеньевич, - презирая себя за то заискивание, которое прозвучало в его голосе, пояснил Глеб, - изотопной воде конец. Вы же сами говорили: без защитного поля - пятнадцать-двадцать минут. А биологам важно знать, как изотопы водорода будут воздействовать на живые клетки. Вот пусть они на меня и воздействуют. Я согласен поступить в полное распоряжение биологов, пусть ставят надо мной любые эксперименты. Пожалуйста, сколько угодно.

Козицкий с трудом добрался до кресла. Опустившись в него, он обессиленно уронил руки, и кварцевый цилиндрик, выскользнув из ослабевших пальцев, упал на бетонный пол и рассыпался на множество радужных осколков.