Потемкин - [5]

«Если кому из читателей моих доведется проезжать через село Чижово, — писал мемуарист позапрошлого века С. Н. Глинка, — то увидит он и беседку, и скромный бюст князя Таврического, работы домодельной, и стакан, в который Екатерина почерпнула воду, и лист в рамке за стеклом, свидетельствующий о бытности тут императрицы»[44].

Если кому из нынешних читателей доведется проезжать через Чижово, то не увидит он ни беседки, ни бюста, ни тем более стакана и листа в рамке. Остался лишь заросший травой пруд, некогда квадратный в плане, на берегу которого и стояла знаменитая банька — место рождения князя Потемкина.

С имением связана примечательная история. «На возвратном пути из Белорусского края, — рассказывал Глинка, — Екатерина II, 1781 года 4 июня, из стен Смоленска отправилась в село Чижово… В эту поездку пригласила она с собой Румянцева-Задунайского; и мы увидим, что не без намерения. Карета императрицы остановилась у ворот скромного дома. Румянцев окинул его быстрым взглядом. Заметя удивление на его лице, Екатерина сказала: „Князь Потемкин устраивал Херсонскую пристань, завистники его разглашали, что он из выданных ему миллионов выстроил какие-то великолепные дворцы на родине своей, а вот его дворец“. Румянцев отвечал: „Молва, как морская волна, пошумит и исчезнет; если огорчаться всеми слухами, то придется сидеть сиднем; но и тут не уйдешь от пересудов; одни дела оправдывают нас“. Екатерина прибавила: „Я ушенадувателей не любила и не люблю. Клеветали на расточительность князя; неправда и то, что будто бы он писал ко мне, что не хочет и не может служить с вами; он всегда уважал вас“»[45].

Мы еще вернемся и к разнообразным слухам о Потемкине, и к его непростым отношениям со старым фельдмаршалом Румянцевым-Задунайским. Два сильных, талантливых человека, они очень ценили друг друга и все же не могли ужиться. А пока обратимся к истории рода Потемкиных, глубоко уходящего корнями в древнюю Смоленскую землю.

«Не торговал мой дед блинами…»

В стихотворении «Моя родословная» А. С. Пушкин едко посмеялся над представителями тех высокопоставленных семейств, чьи предки выдвинулись всего пару поколений назад. «Настоящая аристократия наша с трудом может назвать и своего деда. Древние роды их восходят от Петра до Елизаветы. Достоинство всегда достоинство, и государственная польза требует его возвышения. Смешно только видеть в ничтожных внуках пирожников, денщиков, певчих и дьячков спесь герцога Монмаранси, первого христианского барона»[46]. Впрочем, поэт столь же презрительно отзывался и об отпрысках некогда знаменитых княжеских фамилий, которые, обеднев, продолжали чваниться родовой честью и уверяли, будто могут жениться только на «Рюриковне».

Потемкин счастливо избежал обеих крайностей. Он, как и Пушкин, мог сказать о себе, что никто из его предков «не ваксил царских сапогов» и «не пел на клиросе с дьячками». Однако и до княжеского достоинства им казалось далеко, как до звезды. По своему происхождению Григорий Александрович ни в коей мере не был выскочкой, парвеню, как тогда говорили. Он принадлежал к старинному дворянскому семейству, для представителей которого служба государю в течение нескольких веков являлась жизненным стержнем. На эту ось нанизывались уже все остальные ценности.

«Род светлейшего князя Потемкина был польский, — писал в своих „Записках“ Л. Н. Энгельгардт, дальний родственник, земляк и адъютант Григория Александровича. — С завоеванием Смоленска предки его остались в России; были дворяне, но ни одного не было такого, который бы занимал высокие государственные должности»[47].

Энгельгардт ошибался: по-настоящему известный и высокопоставленный предок у светлейшего князя все-таки имелся (в дальнейшем мы увидим, что не он один). Речь идет о крупном дипломате XVII века Петре Ивановиче Потемкине (1617–1700). По сообщению А. Н. Самойлова, племянника и одного из ближайших сотрудников светлейшего князя, «Петр Иванович Потемкин, при вступлении на престол царя Федора Алексеевича, в 1676 году, был уже боярином и при дворе царском по отличному своему уму и по редкой в тогдашнее время просвещенности уважаем, почему и был отправлен послом в Вену, в Мадрид, в Париж и в Лондон»[48].

Петр Иванович носил чин стольника, а с 1692 года — окольничего. В 1654–1655 годах участвовал в войне с Польшей, позднее неоднократно возглавлял посольские миссии. Наиболее длительные поездки он совершил при Алексее Михайловиче в Испанию и Францию в 1667–1668 годах и при Федоре Алексеевиче во Францию, Испанию и Англию в 1680–1682 годах. Порой его поведение казалось европейским наблюдателям экзотическим и даже вызывающим. Так, в Испании во время аудиенции послам король Карл II плохо себя чувствовал и принимал дипломатов, лежа на диване. Потемкин потребовал, чтобы для него тоже вынесли диван, только в этом случае он соглашался разговаривать с монархом.

Подобные эксцессы кажутся странными, однако следует помнить, что по строгим правилам московского дипломатического этикета посол как бы во плоти представлял за границей своего государя. Он не мог допустить унижения его чести, стоя перед лежащим сувереном другой страны. Послам предписывали добиваться оказания иными державами должного уважения царю московскому и всячески подчеркивать богатство и мощь России. Достигалось это подчас необычными средствами. Так, на пути от Кале до Парижа Петр Иванович переодевался одиннадцать раз, чтобы показать, сколько дорогих одежд и драгоценностей имеется у представителя русского царя