Ума хватило не в первую ложиться, а в дальнюю — вдруг как хозяева придут, а тут такое чудо. Добралась кое-как, чуть ли не ползком, и как была в одежде, так головой в подушку ткнулась и отключилась.
Не сама проснулась, разбудили… Вроде мужики, хотя кто их там разберет.
Трое… На лицо как бы все одинаковые, только роста разного. Но что-то в облике их странное было — звериное, что ль. Или это у них такая стрижка? И все — небритые. Точно — мужики.
Высокий — наверно, главным он у них был — спрашивает:
«Ты, — говорит, — как к нам попала? Сюда постороннему входа нет».
Да вот так и попала, отвечаю, двери запирать надо, чтоб посторонние не входили. А если двери открыты — значит можно.
Тут они заспорили, кто виноват, и почему не сработал кодовый сигнал, и неужели он меня за свою мог принять, и что теперь им со мной делать.
А ничего не делать, говорю, выпустите меня, я домой пойду. Ну, к Филу, конечно. Это я им так сказала, чего рассусоливать.
Вроде, помрачнели они, хотя по лицам и не понятно. Говорят, ладно, так и быть. За точность не ручаются, но конвенцию о невмешательстве соблюдать надо. Да вот за то, что я им поломала, да испортила, с меня взыскать следует. Другой, что поменьше, возразил, что взять с меня ничего нельзя, а наказала я себя сама, что к ним сунулась. Что он имел в виду — так и не поняла.
Потом мы чего-то ждали. Совсем недолго. Ну, час наверно. Они всякие вопросы мне задавали — как я живу, да про мелочевку всякую, которая привычна совсем, и на которую внимания не обращаешь совершенно.
Я и сама у них что-нибудь выспросила, если б могла хоть слово вставить. Одно на прощанье узнала — как звать их.
«Зови потапычами. Нас так всюду называют. Еще в наших краях будешь — заходи».
Дверь мне открыли, а темно, хоть глаз коли. Выходит, целый день проспала у них. Обратно чуть поплутала, домик Фила не нашла, да вот к вам на станцию вышла…
Так пустите меня? Можно, да? Ну, я пошла. Вон, вроде электричка в город подходит…
Сияющий состав предупредительно распахнул двери перед Машей. Она впорхнула внутрь, помахала рукой, двери закрылись и поезд совершенно бесшумно отошел от платформы.
Дежурный хмыкнул, почесал нос, потер глаза и посмотрел на календарь — каким числом подписывать протокол. Там как раз поменялась дата — с двадцать седьмого на двадцать восьмое июня. Ясно — полночь. Как-то знаки нехорошо мерцают — аккумулятор, что ли, садится? Год вот совсем не виден.
Дежурный встал, постучал по дисплею календаря и удовлетворенно улыбнулся, когда с красивым радужным высверком появились четыре цифры — 2 0 3 0.
