Посвящается Белой Горе - [17]

Роботы напоминали плохую труппу комедиантов, но восхищаться их представлением я мог не больше часа подряд. Стало так холодно, что пар изо рта оседал на бороде и усах ледяной коркой. Дышать было больно, а дышать глубоко - еще и опасно.

Так что в основном я следил за происходящим из-под крыши. Весь дом принадлежал мне одному, остальные давно ушли в купол. Когда я не работал, то напивался, чего не делал уже сотни лет.

Было очевидно, что функциональную модель я не построю. При постоянно меняющемся ветре уравновесить ее было невозможно. Но нам с роботами и так не хватало рук и прочих хватательных отростков, чтобы все разобрать и перетащить через шлюз в купол. Делать это было скучно, зато трудно. Все лазерные работы производились в помещении, чтобы дать камню предварительно согреться до комнатной температуры, а то он мог раскрошиться или потрескаться. Ни кондиционер, ни пылесосы не справлялись, так что спустя какое-то время я почувствовал, будто живу в литейном цеху: повсюду налипла каменная пыль, а в сухом воздухе пахло металлом.

Так что я без всякого сожаления засунул в шлюз последний фрагмент. Пусть меня сколько угодно чистят, если внутри ждет Белая Гора.

Она не ждала. Не было еще нескольких человек. Мне осталось вот это письмо:

В день, когда нам велели вернуться в «Амазонию», я поняла, как будет выглядеть мое произведение, и решила, что должна обо всем молчать, чтобы избавить от печали. И от попыток отговорить меня.

Как ты уже, наверное, знаешь, ученые определили, что фундири каким-то образом ускорили эволюцию Солнца. Оно продолжит разогреваться до тех пор, пока через тридцать-сорок лет не произойдет взрыв, который называется гелиевой вспышкой. Солнце станет красным гигантом и сожжет Землю.

Космических кораблей не осталось, но есть способ спастись. Необычный.

На высокой орбите запаркован огромный межпланетный транспорт, который использовали при терраформировании Марса. Он на пару столетий старше тебя, но, как и ты, прекрасно сохранился. Мы собираемся отлететь на нем на достаточное расстояние, чтобы выжить при взрыве, и остаться там, пока ситуация не изменится.

Здесь на сцене появляюсь я. Чтобы наше выживание в тысячелетней войне имело смысл, мы ляжем в анабиоз. Многим людям после этого понадобятся мои навыки в области джатурнари. Ледяное одиночество медленно сведет их с ума. Но, соединившись друг с другом в моем сознании, они сохранят способность общаться и, может быть, рассудок.

Конечно, я погибну. Когда ты прочтешь эти слова, я буду уже мертва. Нет, не мертва - посвящена служению. Меня не смогли бы оживить, даже если бы шла речь о ста людях и ста днях. А их будет тысяча, и пройдет, вероятно, тысяча лет.

На Земле никто не способен к джатурнари, и нет ни времени, ни оборудования, чтобы передать мои умения другим. Да и будь они, не уверена, что могла бы доверить это искусство кому-нибудь еще. Поэтому меня не станет.

Я жалею лишь о том, что лишусь тебя. Надо ли объяснять?..

Если хочешь, ты тоже можешь отправиться с нами. Чтобы мне позволили взять межпланетный транспорт, пришлось согласиться, чтобы участников полета выбирали в соответствии со строгой классовой системой Земли - начиная от нашей милой Нориты и дальше вниз по иерархии, сколько поместится, но для всех прилетевших художников они готовы сделать исключение. На то, чтобы принять решение, у тебя есть время до середины децимбария. Старт назначен на 1 январи.

Если я тебя насколько-то знаю, ты предпочтешь остаться и погибнуть. Возможно, перспектива жизни «во мне» позволит тебе преодолеть страх перед анабиозом и отвращение к джатурнари. А нет - так нет.

Я люблю тебя больше жизни. Но есть и большее. Есть ли мы то, что мы есть?

Б. Г.

Последнее предложение было палиндромом - не на моем языке, а на селеденийском. Думаю, оно имеет какое-то значение помимо очевидного.

Сколько-то времени я думал. Сравнивал быструю смерть - или даже долгую, мучительную - с вековым ледяным пленом в тесной комнате с Норитой и ее компанией.

Они будут болтать со скоростью передачи нервных импульсов, а я не смогу их не слушать.

Я всегда любил тишину, и вечность безмолвия, ждавшая меня, пугала не больше, чем та, что была до моего рождения.

Если бы Белая Гора ждала меня, я мог бы перетерпеть века страданий. Но она умерла, во всяком случае - больше я ее не увижу.

Другая пыталась бы дать мне ложную надежду, написала бы, что, может, в отдаленном будущем джатурнари достигнет таких высот, что ее личность удастся восстановить. Но она знала: вряд ли будут ученые, которые станут заниматься нужными исследованиями, и вряд ли будет время.

Может, я пошел бы на это, будь шанс, что когда я освобожусь из многоголосого плена, то попаду в сколь-либо нормальный мир, где смогу заниматься искусством. Но вряд ли я вообще смогу там жить.

Вероятно, человечества скоро не станет. Можно предположить, что фундири способны поступить с другими звездами так же, как с Солнцем. Они выиграли войну, Искоренение, как называл ее мой родитель. Погибла не та сторона.

Конечно, есть вероятность, что фундири не найдут Белую Гору и ее подопечных. А если и найдут, то оставят в качестве объекта исследования.