Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой - [3]

— Это моя младшая, озорница и самовольница, — с гордостью заметил князь.

Муралов с восторгом продолжал рассматривать портрет. Какое удивительное лицо! В блеске сияющих глаз, в чуть приоткрытых губах, в резком повороте головы прорывалась ликующая радость жизни, жажда деятельности, движения.

— Что, хороша? — наконец прервал молчание князь.

— Очень хороша княжна! — воскликнул Муралов.

— Э, батенька, — с досадой возразил князь, — не о том я. Смотрите, молодой человек, не вздумайте влюбиться. Не по Сеньке шапка. Да и просватана она у нас. И жених богат, знатен, чиновен и хорош собой. Я говорю — хороша вещица! Это наша семейная реликвия. Будет время — я расскажу вам как-нибудь ее историю. А сейчас приступим к делу.

Муралов отметил, что кулон был выписан с особой, ювелирной точностью.

— Иван Илларионович аттестовал мне вас как талантливого мастера, однако я так полагаю, что опыта у вас еще недостаточно. Поэтому я думаю, что, прежде чем прикасаться кистью и скальпелем к полотнам великих мастеров, вам самому будет спокойнее и полезнее начать с реставрации менее ценных полотен. Начнем с портрета моей прабабки, написанного крепостным художником, а там посмотрим.

Он указал на небольшой портрет в углу комнаты.

— Далее. Я думаю, вам удобнее будет приходить на работу не с парадного входа, а со двора. Меньше времени будете тратить на разные там церемонии. В отношении питания — я не ошибусь, если скажу, что вам удобнее и уютнее будет питаться не за нашим общим столом, а у себя в мастерской, чтобы не переодеваться к столу. Петр Степаныч! — обратился он к дворецкому. — Распорядитесь на этот счет. И наконец, мастерскую для работы мы с Петром Степанычем оборудовали тут рядом с портретной. Пожалуйте посмотреть.

Увы, мастерскую Муралов забраковал.

— Ваше сиятельство, это помещение не годится для моей работы. Мне нужно много дневного света, желательно верхний свет.

— Вот с верхним светом в доме проблема. Нет верхнего света... Хотя, постойте! В зимнем саду света достаточно: и сверху, и сбоку. Но там весьма прохладно.

— Устраивает. Я привык к прохладе.

— Тогда, Петр Степаныч, распорядитесь, пожалуйста, устроить господина художника возможно лучше. Передвиньте там что можно. Ну, а сейчас позвольте вас покинуть. Дела, знаете ли...

Мельком взглянув на рваные башмаки художника, князь остановился в дверях, достал кошелек и протянул Сергею несколько крупных купюр.

— Это вам аванс. Кстати, Иван Илларионыч рассказывал мне, что вы за свою дипломную работу в Академии удостоились медали. Вы не могли бы показать мне несколько своих живописных работ? Может быть, мне захочется приобрести что-нибудь у вас.

Сергей прикидывал, как ему получше распорядиться только что полученными деньгами. В первую очередь, конечно, башмаки. А вот пальтишко, пожалуй, подождет. Если не тратить деньги на еду, оставляя себе на ужин от княжеских харчей, можно купить холст, кисти, краски и взяться наконец за серьезную работу, выкраивая время за счет сна и отдыха. И, наконец, самое главное — надо послать деньги в Таганрог маме на лечение. О том, чтобы его студенческие картины попали в коллекцию князя Запрудского, Сергей боялся и мечтать. Даже если князь возьмет что-нибудь хотя бы за гроши, одно то, что его картины куплены известным ценителем, откроет перед молодым художником большие перспективы.

Дома квартирная хозяйка подала ему большой конверт с письмом из Таганрога и маленькую записочку от бывшего сокурсника. Помня о болезни матери, Сергей с содроганием вскрыл конверт. Писала сестра Катя. В первых же строках письма она уведомляла о том, что родители в добром здравии и шлют ему поклон. О себе сообщила, что окончила курс гимназии и получила право работать гувернанткой. В Таганроге подходящей работы не нашлось, и ей приходится ехать в шахтерский поселок в Малороссии в семью немца-маркшейдера с тремя детьми. Но эта перспектива ее никак не устраивает: до конца жизни скитаться по чужим семьям, не имея своего угла и без всякой перспективы роста. Поэтому она решила, несмотря на военное положение, ехать в Петроград поступать на Высшие женские курсы на юридический факультет. Отец дал свое добро, заметив: уж коли сын не захотел стать юристом, то пусть юристом станет дочь. Катя просила брата помочь ей устроиться в столице на первых порах, а дальше она сама сумеет о себе позаботиться.

Сергей задумался. Конечно, нет никаких сомнений, что он обязан помочь сестре. Но вот денежные расчеты следовало кардинально пересмотреть. Не откладывая дела в долгий ящик, он тут же написал ответ с приглашением приехать в Питер и обещанием всячески помочь с обустройством.

Покончив с этим делом, он взялся за записку от бывшего сокурсника. Кирилл Шумилов не был его другом. Сергей не понимал и недолюбливал его. Был эпизод в их отношениях, который привел к почти полному разрыву. Дело было так. Учился на курсе очень способный студент Абраша Левин, крещеный еврей, из провинции, тихий, улыбчивый и добродушный парень. Происходил он из очень бедной семьи, нуждался страшно, но все тяготы переносил стоически и даже подшучивал над ними. Однако тяжелые условия вконец подорвали его здоровье, Левин серьезно заболел и нуждался в незамедлительном лечении на курорте. Чтобы спасти парня, студенты и часть преподавателей решили собрать деньги и отправить Абрама в Ялту. Сбором средств поручили заняться Сергею. Откликнулись все, каждый старался вложить в общую кассу как можно больше. А Колька Мокрухин забрал у матери всю ее месячную пенсию, так что пришлось им целый месяц сидеть без традиционных пирогов. Единственный, кто отказался внести деньги, был Кирилл. Это возмутило Сергея. Он знал, что у отца Кирилла парфюмерная лавка на Невском, которая приносит неплохие доходы. Сергей потребовал объяснений.