Постмодернизм в фантастике: руководство пользователя - [2]
Второй очень важный элемент, отличающий данное направление, – это то смешанное чувство любви-ненависти к «технологии», истоки которого можно обнаружить как в самом жанре, так и за пределами его. Давайте вспомним и ту восхитительную чепуху, которую писали А. Э. Ван-Вогт и Чарльз Хэрнесс, и представления о будущем, бытовавшие в 50-е годы на страницах «Popular Science» и «Mechanix Illustrated»[02] (позже спародированные Гибсоном в рассказе «Континуум Гернсбека» [The Gernsback Continuum]), рваные ритмы Альфреда Бестера и промышленную рекламу из павильонов Всемирной Выставки 1964 года, певца пустынных улиц Харлана Эллисона и японское коммерческое искусство, панковские выходки Джона Ширли[03] и постепенный отход от аркадианизма – пасторально-антитехнологического утопизма 60-х. В общем, смешайте в сильных дозах ранних Дилэни и Желязны, добавьте нескольких писателей-нефантастов, немного Варли и щепотку Стэплдона – вот вы и получите первичный бульон, из которого выросла впоследствии эта новая форма жизни.
Эволюция гуманистов, напротив, происходила не так замысловато. Они – законные дети «потерянного поколения» научной фантастики – всех этих «пост-нью-вэйв-писателей» 70-х годов[04], о которых никогда не спорили критики (да и не рассматривали их коллективно) и которых Том Диш в статье, показавшейся большинству из них оскорбительной, обозвал «Группой Праздника Труда»[05]. В команду эту входят Джордж Р. Р. Мартин, Эд Брайант, Вонда Макинтайр, Джо Холдеман, Джек Данн, Элизабет Линн, Майкл Бишоп, Гарднер Дозуа, Грег Бенфорд и Джоан Виндж. Что их объединяет – так это изначальная преданность научной фантастике, вера в то, что высокое искусство и избранный ими жанр вовсе не противостоят друг другу, наконец, что научная фантастика нисколько не нуждается в подачках со стороны косноязычных критиков из газеты «New York Review of Books», высокомерно определяющих, что можно считать литературой, а что – нельзя. (Напряженно работая, эти писатели только сейчас издают свои лучшие книги, однако на шаг-другой опередили нынешний вал перемен и тем самым не вписались в него. Если воспользоваться биологическими терминами, они просто разбазарили свой генетический материал, поэтому говорить о них здесь подробно, по-видимому, не имеет смысла.)
Помимо этого прямого влияния гуманисты с самого начала испытывали серьезный интерес и к литературе других направлений, особенно к высокому искусству «мэйнстрима»[06], что, по мнению многих «пульп-традиционалистов»[07], среди которых, как ни странно, есть и киберпанки, уже само по себе граничит с преступлением. Так, Джон Кессел получил «Небьюлу» за «Другого сироту» [Another Orphan], повесть, которая предполагает определенное знакомство читателя с мелвилловским «Моби Диком». А Ким Стэнли Робинсон вовсю – и одобрительно! – цитировал Жана-Поля Сартра в рассказе «Зеленый Марс» [Green Mars]. Однако не делали ли они это намеренно, дабы заставить пустоголовых фанатиков жанра скрежетать зубами в бессильной злобе? Сомневаюсь. Но сомневаюсь также и в том, что это новое поколение пишет хоть сколько-нибудь лучше – или более читаемо, – чем их предшественники. И все же, если Мартин, Брайант и другие их коллеги – то ли в силу чрезмерной скромности, то ли подустав от бесконечных и бессмысленных войн вокруг «новой волны», – не очень-то стремились афишировать влияние «большой литературы» на свое творчество, то гуманисты ринулись вперед бесстрашной поступью ангелов.
Что общего у постмодернистов по обе стороны баррикады – так это присущая им самоуверенность, переходящая порой в высокомерие. Они могут любить и даже похваливать отдельных писателей старшего поколения (хотя предпочитают их мертвыми или забытыми), но все же в целом испытывают к своим предшественникам полнейшее равнодушие. «Мне не совсем удобно говорить это, – сказал Джон Кессел в интервью журналу „Fantasy Review“, – однако многие произведения, которые мы называем лучшими в жанре, ни в какое сравнение не идут с лучшими образцами английской и американской литературы последних двух столетий. Мелвилл, Набоков, Фланнери О'Коннор, Джейн Остин, Фолкнер, Конрад – эти писатели, что ни говори, по всем статьям лучше, чем Херберт, Хайнлайн, Азимов, Желязны и другие». Упомянутые фантасты, возможно, будут удивлены, что кому-то понадобилось проводить такое сравнение. И все же, как вы могли заметить, Кессела такое положение удручает. «Если мы хотим пробиться в высшую лигу, – продолжает он, – нам нужно научиться играть по правилам высшей лиги». Вслушайтесь внимательно, и вы услышите за этой метафорой хвастливую мысль, что фантастам под силу «крученые мячи» Фолкнера и «резаные подачи» Набокова, а местоимение «мы» означает, что и для себя Кессел уже застолбил местечко в сборной. Такого рода амбиции не чужды никому из постмодернистов. Все они – птицы высокого полета, а уж если начнут играть всерьез, то куда там всякой мелюзге вроде Хайнлайна, Азимова и Кларка – не конкуренты!
